— Во-во! Отплыть! А я в это время утону!
— Ты что на воде три секунды не подержишься? — разозлилась я.
— Три секунды! Да это ж целая вечность!
— Ну и что ты предлагаешь? Дрейфовать тут до конца отпуска? Смотри, нас все дальше от берега относит.
— Давай подождем, когда лодочка мимо проедет, может, добрые люди подберут…
— Так, — я нетерпеливо заерзала на крупе своего «коня». — Готовься, я спрыгиваю.
— Нет!
— Да! На счет три. Раз, два, три…
Я даже не успела соскочить, успела только приподнять попу, как Сонька разжала руку, которой цеплялась за утку. Секунду она держалась на плаву, а потом начала погружаться под воду. Без единой попытки спастись, без малейшего вскрика. Молча, медленно, неотвратимо, будто неживая, она шла ко дну. Как Леонардо ДиКаприо в известном фильме «Титаник». А в глазах такая обреченность, такая тоска…
И вытянутая кверху рука, как мачта тонущего корабля…
Вот за нее и уцепилась. Схватила за запястье, когда Сонька уже погрузилась в море целиком, подтянула к поверхности, насильно зацепила ее пальчики за резиновое крыло. Тут уж в подружке проснулся инстинкт самосохранения, по этому второй рукой она уцепилась за утенка без моей помощи.
— Ты дура, Софья Юрьевна! — выдохнула я, когда ее шальные глаза остановились на моем лице.
— А?
— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, не слышала такую поговорку?!
— А? — продолжала тормозить подруга.
— Бэ! — Я махнула рукой, понимая, что с ней разговаривать бесполезно. — Взбирайся давай на утку, повезу тебя к берегу.
— Не, — она замотала головой так энергично, что захрустели шейные позвонки. — Я боюсь.
— Я подсажу.
— Ты лучше за помощью сплавай, — умоляюще проговорила Сонька.
Я чуть не зарычала. Вот ведь трусиха! Таким только в ванне плавать и то под присмотром спасателей Малибу.
И что мне с ней теперь делать? Насильно втолкнуть, так ведь сопротивляться начнет, так буксировать тоже опасно — еще сорвется и опять примется изображать из себя тонущего ДиКаприо. Вдруг мне в голову пришла одна мысль…
— Сонька, — закричала я и сделала круглые глаза. — Рядом с тобой огромная медуза плавает! Красивая — жуть! Только синяя…
— Они же ядовитые! — ужаснулась она.
— Ну обожжет немного, так это не смертельно… — договорить я не успела — Сонька взлетела на круп резинового «коня» только пятки сверкнули.
— Где она? — заголосила она, бешено озираясь.
— Уплыла, — хихикнула я и повезла драгоценную подругу к берегу.
Выбравшись на раскаленную гальку, мы тут же свалились на свои лежаки. Лимонный утенок был брошен рядом.
Полежав немного, Сонька приподняла голову и уставилась на меня.
— Чего тебе? — спросила я, приоткрыв один глаз.
— Ты меня чуть не утопила, — горько проговорила она. — Моя дочь могла остаться сиротой…
— Еще слово, и полетишь обратно в волны.
— И насчет медузы ты соврала.
— Какие еще претензии? — хохотнула я, открывая второй глаз.
— Моришь меня голодом, от этого я такая слабенькая. — Обиженно проговорила Сонька, но через мгновение она радостно воскликнула. — Вон Катя идет!
Я приподнялась на локтях и посмотрела в указанном Сонькой направлении. По пляжу и правда шла Катя. В своей любимой соломенной шляпе и цветастом парэо, только передвигалась она не как обычно — стремительно, а медленно, как говорят, нога за ногу.
— Катя! — прокричала Сонька и помахала женщине рукой.
Катя обернулась на крик, постояла в нерешительности несколько секунд, после чего медленно двинулась к нам.
— Как ты? — налетела на нее Сонька. — Ночь прошла без приключения?
— Нормально, — буркнула Катя, не выходя из своей задумчивости.
— Призраки не докучали?
— Нет, — она помотала головой. — Все нормально… Только… Я все равно не спала. Бродила по номеру, на балконе сидела… Рассвет встречала…
— То-то ты такая вареная, — сочувственно кивнула Соня. — Я когда не высплюсь, тоже заторможенная…
— Вы слышали новость? — ни с того, ни с сего встрепенулась Катя. — Про пропавшего отдыхающего?
— Про кого?
— А помните, мы с Гулей про него говорили, — она в задумчивости накрутила на палец свою челку. — Его Вася звали, вернее, зовут. Он военный, полковник…
— Который, якобы, встречался с покойной Леной? — вспомнила я.
— Он самый. — Катя стряхнула с себя оцепенение. — Так вот, он пропал.