— Но еще двенадцати нет, а у вас обед в час, — запротестовала она.
— После двенадцати загорать вредно! Я пойду в корпус, приму душ, а ты можешь еще полежать, только отползи под навес, иначе обгоришь…
— Катись в свой корпус, а меня не учи! — выпалила Сонька и демонстративно подставила солнцу свое не очень загорелое пузо.
Я сокрушенно покачала головой и, как было велено, покатилась в корпус.
* * *
Я была в номере одна — Эмма еще не вернулась с очередных процедур. Вообще в здании стояла непривычная тишина, никто не носился по коридорам, ни шумел в комнатах, ни щелкал кнопками телевизора в фойе. Все либо лечились, либо загорали — в двенадцать часов дня мало кто находился в корпусе.
Я лежала на кровати, намазывая тело увлажняющим кремом. Как я ни старалась загорать аккуратно, все равно умудрилась немного подпалиться. Надеюсь, облезания удастся избежать. Нос, правда, станет сизым, плечи кирпичными, но я это переживу, главное, чтобы не облупилась грудь. Дело в том, что у меня один раз она так обгорела, что кожа с нее слазила пластами, оставляя под собой кровавые борозды, которые потом превращались в мерзкие болячки. Я помню, как это было больно и некрасиво.
Я отложила тюбик с кремом, встала, подошла к зеркалу. За каких-то пару дней я умудрилась скинуть килограммчик, полтора, по этому тело стало поджарым (эти полтора килограмма вечно оседают на боках), а из-за загара оно казалось еще стройнее, зато лицо выглядело намного хуже — нос пламенел, глаза от недосыпания покраснели, ввалились, на щеках появились какие-то глупые веснушки. Я уж не говорю о волосах, они торчали в разные стороны, словно куски пакли. И при этом выглядела я очень неплохо. По истине, ничегонеделание идет женщине на пользу.
Я протерла лицо тоником, взяла в руки расческу — надо же эти космы приводить в порядок — и направилась к балкону, но вдруг до меня донеслись какие-то странные звуки… Топот… Шарканье… Потом что-то упало. Звук был глухой, отдаленный…
Где это? За стенкой… Пожалей, нет. Надо мной? Я прислушалась, похоже, что надо мной, но не совсем…
Я сделала шаг к балконной двери. Она была распахнута, так что я видела свою лоджию и кусок голубого южного неба.
— Спасите… — раздался чей-то сдавленный шепот, создавалось впечатление, что тот, кто просил помощи, не мог крикнуть громче, потому что некто зажал ему горло. — На помощь…
Я шагнула еще раз — балкон был уже в метре от меня.
— Нет! — так же сипло, но более громко проговорил кто-то. — Нет!
Я выбежала на балкон. Задрала голову — определенно шум шел сверху, похоже, из Катиного номера. Солнце слепило глаза, но я смогла разглядеть… Катино лицо (?). Оно было очень близко, очень, очень близко… И только спустя несколько мгновения я поняла, что Катя висит вниз головой… нет… свешивается на полкорпуса… Ее лицо налилось кровью, волосы вздыбились, руки вцепились в нижний край балкона…
Я встретилась с ней глазами. Мои карие и ее бледно голубые… Мои удивленные, ее испуганные…
Вдруг толчок. Будто кто-то невидимый подпихнул Катю к пропасти… Она охнула, еще крепче вцепилась в железные прутья балконного ограждения… А через какое-то мгновение ее тело как бы вылетело из-за бортика лоджии, перекувыркнулось, шмякнулось о него…
Хрустнули кости рук…
Я инстинктивно отшатнулась — таким оглушительным мне показался этот звук.
Какую-то секунду она висела, чудом удерживаясь на перебитых руках. И смотрела на меня. Ее лицо ничего не выражало, оно было как мертвое, даже глаза были пустыми, стеклянными. На нем жил только рот — он открывался, и с побелевших губ слетали слова:
— Женщина… Это женщина, — прохрипела Катя. — Я видела…
В тот же миг ее пальцы разжались…
Я, наконец, отмерла — протянула свои беспомощные руки, чтобы подхватить ее, задержать, помочь, остановить падение, но не смогла… И Катя полетела вниз…
Я зажмурилась, а когда открыла глаза и посмотрела вниз, Катя уже лежали на траве. Мертвая.
Не знаю, сколько я простояла, тупа взирая на труп несчастной женщины. Но когда очнулась, первое, что сделала, так это бросилась вон из комнаты. Плевать на то, что неодета, необута (на мне только влажный купальник), плевать, что дверь нараспашку, плевать, что по лицу катятся слезы, а тело сотрясает дрожь… Бежать. Надо бежать. По лестнице. На тринадцатый этаж. Там убийца. Именно там, больше ему деться некуда. Сбежать он не успеет, ведь прошло меньше минуты.