126 
Король молча, без тостов и прочих комментариев, цапнул со стола налитый кубок, выхлестал, как воду, и, уже заметно сбиваясь на длинных словах, изрек:
– Я не намерен скучать в одиночестве. Я тоже пойду лепить пельмени. Мне интересно экспериментальным путем проверить гипотезу касательно душевного равновесия.
– Пропало дело… – встревожился Жак. – Ваше величество, сфокусируйте корытца! Королям не положено стряпать, к тому же вы этого не умеете еще сильнее, чем Кантор.
– Чушь! Там нечего уметь. Теоретически знаю, значит, должно получиться. Почему это ты пойдешь, а мы должны тут сидеть и скучать, тем более что наше с Кантором душевное равновесие крайне нуждается в восстановлении? Мы пойдем на кухню все вместе и дружным коллективом быстро налепим много пельменей… И бутылки с собой возьмем. И песни будем петь.
Кантор представил себе вокальные упражнения пьяного короля и всерьез испугался.
– Только песен не надо! Лучше вы мне расскажете, что здесь интересного происходило, пока меня не было.
– Ни в коем случае! – возразил король, раскладываясь и поднимаясь с кресла. – Я пьян, как студент, и могу нечаянно растрепать парочку государственных тайн. Пусть лучше Жак расскажет, если мое пение оскорбляет твой профессиональный слух. Кстати, ты ведь никогда не слышал, как я пою, зачем заранее пугаться?
– Пойдемте, – печально вздохнул Жак, пресекая на корню возможную дискуссию об исполнительских талантах короля. – Я вам покажу, и будем лепить. Кантор, проникнись торжественностью момента. Не думаю, что для тебя когда-нибудь лепили пельмени коронованные особы.
– Вряд ли, – согласился Кантор. – Но одна особа королевской крови когда-то чистила мне концертные костюмы.
– И хорошо чистила? – поинтересовался Шеллар, не в силах оставить без уточнения даже такую мелочь.
– Примерно так же, как сейчас правит.
– Ты виделся с ним?
– Вот еще скажите, что он каким-то образом сумел сохранить это в тайне от вас и вы действительно не знали!
– А что тут уметь… – пожал плечами король. – Если бы я его спросил, возможно, он бы и не сумел. Но я не спрашивал.
Они перебрались на кухню, где действительно находился здоровенный шмат теста и не менее здоровенная миска с рубленым мясом, и разместились вокруг усыпанного мукой стола. Жак принялся раскатывать тесто, а его величество в ожидании торжественного момента созидания облокотился на стол, подперев подбородок кулаком, и поинтересовался:
– Жак, объясни мне, будь добр, что собой представляют те корытца, которые мне надлежит сфокусировать?
– Ой, я допился… – Жак скорчил виноватую рожицу и покосился на Кантора. – Я имел в виду…
– Я понял, что ты имел в виду, мне интересно именно точное значение слова.
– Ну ладно… Корытца – это внутренняя сторона виртуальных очков.
– Они имеют… э-э… корытоподобную форму?
Жак истерически захохотал и чуть не выронил скалку.
– Я сказал что-то особо глупое? – уточнил король.
– Нет, все верно, – простонал Жак. – Но слово-то, слово-то какое получилось! Корытоподобная! Кантор, неужели тебе не нравится?
– Я не люблю таких слов, – заявил Кантор с явно излишней откровенностью. – Они звучат претенциозно, псевдонаучно и идиотски. И еще к ним затрахаешься подбирать рифму.
– Почему? – возразил король. – Сколько угодно. Злобная. Удобная.
Кантор с мрачным видом срифмовал еще несколько вариантов, все с непечатными корнями, и ворчливо добавил:
– Я не об этом конкретном слове, а вообще о словах такого типа.
– Кончайте дискуссию, филологи непризнанные! – оборвал его Жак. – Хотели лепить – так лепите!
Спустя минут десять перемазанный тестом король торжественно возгласил, что Торо был прав насчет душевного равновесия. И еще – что ему нравится лепить пельмени.
– Раз вы так считаете, – послушно согласился Жак. – Только есть вы их будете сами. Те, что налепили.
– С удовольствием, – не отступил король. – А на что это ты намекаешь? На то, что я их плохо слепил? Может, не так хорошо, как ты, но все же лучше, чем Кантор.
– Врете, – возразил Кантор, хотя на самом деле особой разницы между своими и королевскими изделиями не видел. – Чем это мои хуже ваших? Намного лучше. Они ровные и круглые, а у вас на жаб похожи.
– Боже, – Жак возвел глаза к потолку, – за что ты мне послал этих двух пьяных кулинаров?
– Грешен, наверное, – поддел его король. – Ни за что Бог не наказывает даже таких шалопаев, как ты. Вот придет Тереза, мы у нее спросим, она знает за что. Кстати, ты когда женишься, негодник?
126 
