очень нудно 
103 
* * *
Усадьба выглядела в точности так, как ее оставили уходящие в крепость стрельцы: пролом в стене, закрытые ворота, выломанные двери дома. Пара подворников бесцельно слонялись от забора к забору, не зная, к чему приложить руки, из сарайчика обиженно хрюками свиньи, доносилось голодное мычание коров.
— Ярыга! — громко позвал Зализа единственного человека, который точно никуда не мог деться. — Куда пропал?
Харитоновский человек высунулся из опустевшей конюшни, увидел опричника и торопливо потрусил навстречу:
— С чем приехали Семен Прокофьевич? — подобострастно поинтересовался он.
— А ты думал, усадьбу крамольную без присмотра оставим? — спрыгнул на землю Зализа. — Чтобы тут новое гнездо колдовское завелось? А пошто тын никто не поправил? Али людишек не стало?
— Так, — понизил голос ярыга, — бают, сожгут усадьбу со всеми вместе. Как опричники с Москвы прискачут, так и сожгут. Девки, почитай, все по деревням разбежались, подворники тоже. Остались только Аким с Тимуром, они из Замежья, им тикать ближе.
— Почему коровы не на пастбище? А свиньи почему орут голодные? — продолжал отчитывать ярыгу опричник. — Ты хоть знаешь, что поместья изменников государю под руку отходят? И убыток вы творите самому царю Ивану Васильевичу.
— Так я… — развел руками ярыга.
— Грамоте обучен?
— Да, барин.
— Беглых подворников перепиши и всем начет поставь за нерадение, — четко распорядился опричник. — Скотину немедля накормить, на свежую траву выпустить. Тын чтобы к завтрашнему вечеру выправили… А пощто ты на левый бок кривишься?
— Ранили меня, Семен Прокофьевич, когда вы усадьбу воевать изволили, — признался смерд.
«Вот и бунтовщик выявился, — недовольно подумал Зализа. — Хотя этого карать не за что: барина защищал».
— Как тебя зовут?
— Твердиславом кличут, барин.
— Раз ты честность свою показал, — кинул опричник ярыге повод коня, — и от долга своего не убег, ставлю тебя в усадьбе приказчиком. Завтра всем убыткам перепись соверши, начет на беглых смердов наложи, порушенное исправь, за порядком следи. Теперь с тебя весь спрос. А сегодня я смотр поместному ополчению желаю произвести. Посылай вестников, дабы немедля сюда оружные и о двуконь явились. А пока угощение нам устроить распорядись.
Отдав распоряжения, опричник поднялся на крыльцо. Он не сказал ярыге самого главного — о чем и сам вспомнил всего несколько минут назад. Имущество изменника отходит в казну не полностью — половину его получает тот, кто крамолу распознал и изменника пред очи государевы выдал. Это означает, что хозяином усадьбы родовитого боярина Волошина может оказаться он, сын кожевенника Прокофия из угличской ремесленной слободы.
Теперь, идя по дому и глядя по сторонам хозяйским взглядом, он начал понимать, что разгром стрельцы учинили-таки немалый: все сундуки разломаны, часть рухляди раскидано по полям, из шкафов заморских дверцы содраны, посуда растащена, почитай, вся. В хитром темно-красном французском бюро, для написания грамоты предназначенном, ящички все повыбиты, и следы кистеня остались. Его, зализовского кистеня.
Засечники, просидевшие арест Волошина в наряде, тоже живо заинтересовались содержимом сундуков. Опричник препятствовать не стал — когда еще от их службы прибыток случится? Ярыга опись проведет, потом ничего ужо не возьмешь. А пока — пускай.
Боярские покои по-прежнему, словно сеном, белым пухом усыпаны, обломки стула повсюду раскиданы, икона с лампадой из угла выворочены и внизу валяются — слава Богу, хоть пожар от огня не занялся.
В соседней комнате на коленях перед красным углом стояла на коленях Алевтина и тихо вымаливала что-то у Господа. Откровенно говоря, как раз ее Зализа встретить в доме не ожидал. В ее нынешнем положении у нее оставалось только два пути: в монастырь, али к дальним родичам в приживалки. Хотя некоторые, бывает, и грех смертный на душу берут, руки на себя накладывают. Однако все это следовало делать как можно быстрее, не дожидаясь, пока на усадьбу не обрушилась новая беда: а ну, прикажет во гневе государь сослать семью бунтовщика в дальние земли? Или опустошенные мором волости отправит заселять…
Девка оглянулась, испуганно вскрикнула, попятилась к кровати:
— Не надо! Не трогай меня.
Пожалуй, желания баловаться с ней у Семена и не имелось, но этот беззащитный вид некогда гордой боярской дочки, ее жалобный голос после давешних угроз, молящий взгляд побудили в нем исконное мужское желание подмять, овладеть, сделать своей. Он прикрыл дверь, снял с себя пояс.
103 
