очень нудно 
98 
— Выходит, она знала, что дело в сампо?
— Я не знаю, — сказал Ильма. — Но она не ожидала увидеть то, во что оно превратилось.
— Когда случился взрыв?
— В самом конце лета — вскоре после того, как мы узнали о смерти Рауни. Если точнее… на третий день после его гибели. Мать безумно горевала. Она заперлась у себя и не выходила несколько дней, не пила и не ела. Мы все боялись за нее. Но однажды она вышла — веселая.
— Веселая? — изумился Ильмо. — Что могло ее развеселить?
— Эх ты, — встрял Аке. — Что еще может развеселить родичей убитого, как не добрая месть?
— Да, ты прав, — подтвердила Ильма. — Мать улетела на юг. И я как раз решила, что она полетела мстить за Рауни, и еще подумала, что это глупо с ее стороны, после того переполоха, который учинил Рауни в ваших землях. Я подумала, что мать совсем обезумела от горя — ее там наверняка поджидают, она вполне может и не вернуться…
— Ага, — ухмыльнулся Аке. — И Хозяйкой Похъёлы стала бы ты, верно?
Ильма надменно промолчала.
— Но мать вернулась довольно быстро, — хладнокровно продолжала она. — На второй день к вечеру. Как раз в разгар событий.
— Куда она могла летать? — спросил Ильмо.
Что такое могла затеять Лоухи, что сампо ответило на ее действие чудовищным превращением?
Но Ильма только пожала плечами.
Ахти в общих разговорах почти не участвовал. Он очень изменился после той последней битвы в гнездовье Сюэтар, словно вместе с мечом потерял и душу. А может быть, это случилось чуть раньше, а потеря меча была лишь последней каплей… Ильмо сначала думал, что его друга мучает болезненная рана на груди, но потом понял — не только в ране дело. Пару раз в Ахти просыпались прежняя жизнерадостность и болтливость, но потом он снова отставал и еле плелся, глядя себе под ноги, как будто надеясь прочитать там ответ на невысказанный вопрос…
— Неужели Калма коснулась его и вытянула жизненную силу? — вслух подумал Ильмо, дожидаясь друга на очередном подъеме.
— Нет, — ответила Ильма, которая как раз оказалась поблизости. — Он потерял себя, а найти не может. Бродит, как в потемках…
— Ну что ты спрашиваешь! — вмешался Аке. — Как будто не знаешь, кто виноват! Точнее, виновата.
Ильмо нахмурился. Он часто вспоминал Асгерд. Почему-то он был уверен, что она жива и невредима, и сердился на нее — за то, что поманила Ахти, позволила в себя влюбиться, а потом грубо оттолкнула — и сломала походя, как ненужную игрушку. Зачем она с ними шла? Куда исчезла? Ильмо всё яснее понимал, что она многое от них скрывала. Кто же она такая? Воительница? Колдунья? Отважная, насмешливая — но и холодная, безжалостная. Ильмо помнил, как она обошлась с Хиттавайненом. Оборотень сделал многое ради того, чтобы ее освободить, но не получил никакой награды, кроме презрения. Но если бы Асгерд поступила так, как он ее просил, они все уже были бы мертвы: этот заколдованный варг с черной душой, зверь не столько по внешности, сколько по натуре, убил бы их, как и собирался. И еще — почему-то Ильмо казалось, что Асгерд к нему присматривалась. Словно чего-то от него ждала — то ли чудес, то ли подвигов…
Впрочем, Ильма вела себя точно так же.
К вечеру они вышли на первый перевал. Начинало темнеть, понемногу поднимался ветер. Буря не буря — но в воздухе закружились, заплясали снежинки…
— Смотрите! — воскликнул Аке. — Что это там, впереди?
На снегу в самом деле что-то темнело. Подойдя поближе, увидели пятна крови. А потом — и того, кому эта кровь принадлежала.
— Всего лишь дохлая чайка, — сказал Ильмо, наклоняясь. — Ишь, здоровенная какая.
— Это альбатрос, — уточнил Аке.
— Кто ж с ним так поступил?
Несчастный альбатрос был растерзан в клочья. Все, что от него осталось, — несколько окровавленных костей да пучок перьев.
— Это Ярьямейнен, — неожиданно сказала Ильма.
Все обернулись к ней.
— Кто-кто?
— Глава клана Этелетар. Он хочет добыть сампо для себя. Он вылетел в Луотолу вчера на заре вместе со своими родичами. Должно быть, этой птицей он перекусил в пути…
Аке подбоченился:
— Так! Соперники! Ты чего ж раньше нам не сказала?!
— Забыла, — буркнула Ильма.
— А может, нарочно промолчала, а?
— Аке, отстань от нее, — устало сказал Ильмо. А сам, вспоминая сбивчивые признания Ильмы в его воздушной тюрьме, подумал — слышал бы их варг, в невиновности Ильмы его было бы не убедить ни за что.
98 
