— Ничего не понимаю… Все в норме! — восторженно прошептал он. — И делать ничего не надо. Все в порядке. Проклятье! Кажется, я начинаю сомневаться во всех учениях материализма и тому подобном! Да мы — форменные дебилы во всем, что касается души. М-да… А вот остеому они оперировать все-таки не умеют…
…Савельев ворочался на жестком ложе и все никак не мог уснуть. За узеньким окошком ветер запутался в кронах отдыхающих от нестерпимого дневного жара деревьев. Павел осторожно фукнул на красного цвета свечу. И сразу же темнота вокруг показалась неприступной стеной загадочного храма. Несмотря на дикую усталость и безумные передряги последних дней, Савельев никак не мог уснуть. Из головы не выходил маленький принц древней Мерое. Интересно, а есть ли детство у богов, у сына Солнца? Или он только и должен, что светить всегда, светить везде, не имея права на свое личное, детское счастье?
Глаза медленно привыкали к темноте. Павел уже мог различать неясные очертания скромной обстановки в комнате. Здорово, конечно, что ему отвели отдельную комнатку, рядом со смердящим от грязи Шелученко он бы точно долго не протянул… Что-то он сегодня перед сном не видел Ларина… Где-то вскрикнула ночная птица, ей вторила другая.
Внезапно в тишине ночи раздался странный шорох. Павел подскочил на кровати и затаил дыхание. Вот, опять! Прямо у него под дверью. Кто-то осторожно открывал запоры. Сердце Павла трепыхалось в груди, как заячий хвостик.
— Кто там? — хрипло прошептал он по-русски.
Никто ему не ответил, но кто-то же дышит в его комнате? Дышит так настороженно, с болезненной хрипотцой?
Дрожащими руками Павел нащупал на столе свечу, огниво…
Маленький жалкий огонек пытался бороться с океаном тьмы.
В дверном проеме стоял босоногий мальчик. Стоял с трудом, мучительно поджимая под себя больную ногу. На бледном личике блуждала робкая улыбка. Принц Мин-Ра!
— Господи, как же ты напугал меня! — воскликнул, наконец, Савельев.
Мальчик молчал. Голубые глаза испытующе следили за Павлом. Мальчуган напоминал испуганного зверька, всегда готового к бегству.
Павел подошел к нему и осторожно подхватил на руки.
— Дурачок, тебе же больно ходить… Мальчик дрожал всем телом. Его босые ножовки были просто ледяными.
— Только не хватало тебе простудиться, — проворчал Павел, усаживая сына Солнца на кровать и накидывая свою куртку ему на плечи.
— Ты не позовешь Домбоно? — внезапно спросил Мин-Ра.
Павел прикрыл дверь.
— Да никого я не позову, честное-пречестное слово.
— Даже своего друга?
— Нет, не позову, чего уж там.
— И хорошо! Он вечером так со своей невестой ругался…
Под глазами сына Солнца залегли черные тени, и Павел еще раз убедился, что мальчика никак не назовешь счастливым ребенком. Савельев осторожно улыбнулся принцу, и тот расплылся в ответной улыбке.
— Тебе, наверное, очень одиноко здесь? Знаешь, я еще никогда не жил в царских дворцах и храмах. Лично мне так очень не по себе.
— Тебе страшно? — с торопливым восторгом спросил мальчик.
— Есть немножко, — признался Павел.
Во взгляде маленького принца блеснула искорка совсем недетского понимания.
— Я тоже боюсь. Очень-очень боюсь. Здесь много опасных людей.
— Ты имеешь в виду Домбоно? — осторожно уточнил Савельев.
— Нет! — мальчик пожал плечами и шепотом пояснил. — Его я просто ненавижу за то, что он не позволил мне тогда погибнуть вместе с отцом. А боюсь я других. Есть тут один старик — Тааб-Горус. Он — наставник Раненсета, брата моей матери. Старик знает про все на свете. А еще… — голос мальчика задрожал, и Павел ласково погладил его по спине. — А еще он приносит богам человеческие жертвоприношения!
Павел вздрогнул и прижал палец к губам. Мин-Ра ахнул.
— Мне надо спрятаться!
Савельев, не говоря ни слова, накрыл его всеми покрывалами.
— Лежи тихо! — приказал по-меройски эмчеэсовец.
Шаги приблизились. Какое-то время в коридоре царила настороженная тишина, а затем в дверь настойчиво постучали.
Что делать? Павел растерянно глянул на свечу: может, потушить ее и прикинуться спящим?
Стук повторился. Савельев взял свечу в руки и пошел к дверям. В безлюдном коридоре стоял старик в жреческом одеянии.
— Что? — выдохнул испуганный Савельев. Он вспомнил свою перепалку с ним на погребальной церемонии Нефру-Ра.
Темные губы старика шевельнулись.
— Я — Тааб-Горус.
— И что? — хмыкнул пришедший в себя Савельев.