Лёгкий, ненавязчивый романчик 
153 
В эту ночь случилось несчастье: у гренадера Хренова, по-стариковски бережливого, сохранились на дне фляжки еще два глотка воды. Когда дед прилег вздремнуть, один из вольноопределяющихся, некто Заварзин, из дворян Масальского уезда, мучимый жаждой и не находя в себе смелости сбегать к реке, тишком отвязал флягу от пояса Хренова. Вора тут же поймали, начали бить, жестоко и страшно. Казалось, укради он золото, и никто бы даже не осудил его, – черт с ним, с золотом! Но это были всего два глотка воды, цена которым – сама жизнь, и потому когда старик Хренов стал заступаться за избиваемого, то его просто грубо отшвырнули в сторону:
– Проваливай, дед, пока самому не попало!
Встревоженная шумом, Аглая Егоровна вышла во двор. Узнав, в чем дело, перепуганная свирепыми выкриками, она обратилась к Штоквицу:
– Ефрем Иванович, почему вы стоите?
– А что, по-ващему, я должен делать?
– Ведь они убьют его!
– И правильно сделают. Вперед наука другим будет.
– Нехорошо… Боже мой, ведь все-таки дворянин…
– К сожалению, мадам, желудки дворян и мужиков устроены одинаково! Не советую вмешиваться…
Хвощинская, однако, вмешалась. Вольноопределяющийся, в ответ на ее сочувствие, едва смог выхрипеть, на губах его уже лопались кровавые пузыри:
– Сударыня, не вините их… Они правы…
Он скончался на руках санитаров, когда его понесли в госпиталь. Карабанов прослышал об этой истории только утром следующего дня, и ему стало как-то не по себе.
– А тебя, Ватнин, когда-нибудь били? – спросил он.
– Ой били, поручик… Ой били! Не дай-то бог, как били! Теперича так бить уже и не умеют…
– Казаком еще? – спросил Андрей.
– Да один-то раз ишо казаком, а другой – когда я уже в урядники вышел. Этого-то дурака, что на фляжку польстился, за дело били. Конешное дело, человека и жалко. А вот меня…
Ватнин вдруг боязливо огляделся, нет ли кого вокруг, и зашептал на ухо поручику.
– Меня-то, – сказал он, – через инператора били… Ой как били!
Карабанов, которого били в жизни только единожды, о чем он никогда не любил вспоминать, засмеялся.
– Как же это? – спросил он.
– А вот погоди, расскажу сейчас…
Ватнин свернул цигарку, долго слюнявил ее розовым и чистеньким, как у младенца, языком.
– Смеешься? – сказал сотник. – Что ж, тебе можно смеяться: ты дворянин, булки сладкие ел да по бабам ходил. А я мужик, вот энтим самым местом в люди выходил.
– Ничего, – смеялся Андрей, – у тебя это место такое, что с ним и в генералы выйти можно!
– И выйду! – ответил Ватнин. – Нынче над Расеей свежим ветром подуло. Люди умнее стали… Евдокимов-то, Николай Иванович покойный, из солдатских детей был. Весь Капказ под свою руку подвел, генералом да графом стал. Дядянька умнющий был. А ты – смеешься…
– Ладно, – примолк Андрей. – Больше смеяться не буду… Расскажи, за что тебя драли?
– Меня, Елисеич, милый ты мой человек, – нахмурился Ватнин, – совсем без вины драли. Опять же, через инператора, да только я его и в глаза не видал. Сказали мне, что государь мимо нашего кордона ввечеру проедет. И чтобы я, значит, для охранения его особы пяток своих казачат выделил. Время тагды неласковое было, чеченцы пошаливали. Так инператор своим казакам-то и не доверял. Они и кресты-то за аллилуйю да за форсистость получали. Вот и попросил он, значит, чтобы ему казаков с линии дали. Я, как сказано, так и послал пятерых. Первых, кои на глаза мне попались. Прибыли они в свиту. Ладно. Поехали куды-то. Ладно. Слово за слово. «А тебя как по фамилии?» – государь спрашивает. «Красноглазов», – отвечает. «А тебя?» – «Сиволобов!» – «А ты кто?» – «Чернозубов». – «А ты, подлец?» – «Синеусов». – «А ты, сволочь?» – «А я, ваше величество, Желторотов!..»
Ватнин далеко зашвырнул обсосанный до конца окурок:
– Опять смеешься. А ну тебя, Елисеич! Я же не нарочно подбирал для него уродов! С лету первых так и схватил. Фамилии-то у них – верно, непривлекательны…
В этот день сухари в гарнизоне кончились. Штоквиц велел женщинам-беженкам дробить ячмень, заставив пленных турок вращать самодельные крупорушки. Ячменя было еще много – майор Потресов, за неимением земли, даже свои орудия, чтобы сберечь от огня канониров, обкладывал мешками с ячменем. Пули рвали рогожу мешков, ячмень тихими струями осыпался с брустверов, и дикие горные голуби, не боясь стрельбы, тучами кружились над крепостью…
– Ну ладно, – сказал Карабанов, – ячмень бабы раздробят. А дальше что?
153 
