очень нудно 
51 
— Брось меня, — слабо бормочет десятник. — Не дотащишь, тяжелый я слишком… Бросай, слышишь, чего говорю?.. Бросай и смывайся…
— Молчи. Пока не пристукнут меня эти суки мусью, буду тащить…
— И зря… Песня моя спета, долго не протяну…
Местный житель Хуан Корраль, из подъезда дома наблюдающий за этим, пригибаясь, подходит к ним, подхватывает Кастаньеду, помогает нести, и так вот, с десятником на руках, через заполненный врагами город, пробираясь пустынными улицами, припадая к земле, когда французы палят издали, Мадрид и Корраль все же ухитрились доставить раненого домой, на улицу Хесус-и-Мария, где была ему оказана первая помощь. Оказавшись через несколько дней в Главном госпитале, Кастаньеда проживет еще три года, пока полученные в этот день раны его не доконают.
С другими каменщиками, восстанавливавшими собор Святого Иакова, судьба обошлась покруче и дело в долгий ящик не откладывала — их, спрятавшихся в церкви, очень скоро окружил взвод фузилеров, намереваясь сквитаться за поляков. Хасинто Кандамо пытался оказать сопротивление и даже успел полоснуть ножом первого из приблизившихся французов, за что был смертно измолочен прикладами и брошен умирать с семью ранами. Фернандо Мадрида, Доминго Мендеса, Хосе Амадора, Мануэля Рубио, Антонио Самбрано и Хосе Рейеса Магро связали и увели, осыпая пинками и бранью. Все шестеро будут в числе тех, кого на рассвете следующего дня расстреляют на горе Принсипе Пио.
* * *
— Да здравствует Испания! Да здравствует король! Бей лягушатников!
У Толедских ворот, под копытами куцехвостых коней, под палашами французских кирасир обезумевшее от ярости мадридское простонародье — обитатели нижних кварталов — бьется с ожесточением тех, кому нечего терять, с ненавистью, которая застилает глаза тем, кто алчет лишь крови и мести. Когда передовые всадники, выехав из-под арки на площадь, наткнулись на баррикаду, толпа мужчин и женщин отчаянно ринулась на них с кольями, топорами, ножами, камнями, длинными иглами, какими корзины плетут, и со всякой домашней утварью, способной послужить оружием, а с крыш, из окон, с балконов пошла беспорядочная, однако частая пальба из ружей, карабинов, пистолетов. Кирасиры, захваченные врасплох, замялись, сломали строй и, сгрудившись в кучу, рубят нападавших: одни пытаются повернуть назад, другие, напротив, шпорят коней, чтобы одолеть препятствие, но оглушительно вопящие люди, всей оравой набросившись, не дают им двинуться с места: виснут на поводьях, колют коней ножами, вскакивают сзади на круп, обхватывают всадника, увлекают его с седла за собой, валясь вместе с ним наземь и всаживая ему, неуклюже барахтающемуся в тяжелой стальной кирасе, длинный изогнутый клинок в горло, повыше нашейника, или под ребро.
— Бей! Не давай пощады! Живыми не выпускай!
Эта резня кипит у самых ворот и у баррикады, меж тем как новые ряды кавалерии врезаются в толпу, стараясь пробиться к улице Толедо. Подоспевшие женщины льют из окон кипящую воду и масло — лошади отпрядывают, шарахаются, встают на дыбы, сбрасывая седоков, и крики обожженных обрываются, когда, толпой набросившись, их режут, рвут, раздирают в клочья. С балконов летят бутылки, цветочные горшки, мебель. Дырявя кирасы и каски, летят и пули — лузитанский драгун и валлонские гвардейцы действуют отчетливо и стреляют метко, показывая отменную выучку и навык, — и всякий раз, как француз, дав коню шпоры, пытается галопом прорваться к Пуэрта-Серрада, сутенеры из притонов, гулящие девицы, почтенные матери семейств и мирные обыватели в неистовстве бросаются под копыта коню, волочатся по земле, вцепясь в вальтрап или в подстриженный хвост, но не выпускают их из рук, не ослабляют мертвой хватки и, дотянувшись наконец до всадника, сдергивают с седла, прижимают к земле, сдирают с него кирасу и бесчисленными ударами выпускают ему кишки. Марии Дельгадо Рамирес, 40 лет, замужней, кинувшейся на француза с серпом, пистолетная пуля переламывает правую бедренную кость. Пуля попадает в рот Марии Гомес Карраско, сабельный удар убивает Анну Марию Гуттьерес, 49 лет, проживавшую на Рибере-де-Куртидорес. Рядом с ней смертельно ранен Мариано Кордова, 20 лет, перуанец из Арекипы, арестант, сбежавший сегодня с принудительных работ у Толедского моста, чтобы примкнуть к тем, кто сражается. Марии Рамос-и-Рамос, 26 лет, незамужней, проживавшей на улице Эстудио, палаш рассекает плечо в тот миг, когда она вертелом пыталась сбить с коня кирасира. В двух шагах от нее падают подсобник каменщика Антонио Гонсалес Лопес — человек очень бедный, но женатый и с двумя детьми, — угольщик-галисиец Педро Реаль Гонсалес и двое маноло — Хосе Мелендес Мотеньо и Мануэль Гарсия с улицы Палома. Торговка рыбой Бенита Сандоваль Санчес, 28 лет, дравшаяся бок о бок с мужем, Хуаном Гомесом, дико вопя: «Мразь французская!» — вонзает ножницы, которыми очищает от чешуи и разделывает свой товар, в шею коню, опрокидывает его вместе со всадником, не давая опомниться, несколько раз тычет упавшего остриями в лицо, в глаза и резко поворачивается к новым врагам. Неподалеку с ножами в руках, сплошь залитые французской кровью, режутся Мигель Кубас Салданья, плотник из квартала Лавапьес, и приятели его — портомой Мануэль де Олива со стекольщиком Франсиско Лопесом Сильвой. А еще один их дружок — поденщик Хуан Патиньо, не в добрый час подвернувшийся под кованое копыто, валяется на земле с мозгами наружу.
51 
