– Да, аб-мансебо, – пролепетала та и, традиционно приложив руку к сердцу в знак уважения, выбежала из кабинета.
– Ну что ж, – сказала преподавательница, когда они остались в кабинете одни. – Вынуждена, что в наших стенах давно не происходило ничего подобного. Мы уважаемое заведение, и мне бы не хотелось привлекать внимание к этому инциденту. Поэтому я не стану никуда обращаться и ничего не скажу твоим родителям. Уж не знаю, что на самом деле у вас там произошло, но мы вынуждены принять меры предосторожности. Поэтому сейчас ты отправишься в медпункт. Доктора уже предупреждены, они ждут тебя.
– Что они станут делать? – почти шепотом спросила Зали, холодея от ужаса.
– Всего лишь проверят, всё ли с тобой в порядке.
– Но со мной всё в порядке.
– Не спорь.
Аб-мансебо тяжело опустилась в кресло. Несмотря на холодность и спокойный тон голоса, она выглядела уставшей и даже внезапно постаревшей – будто вся эта сцена далась ей очень тяжело. Преподавательниц откинулась на спинку кресла и, прикрыв глаза, начала массировать виски. Затем, словно придя в себя и с удивлением обнаружив, что Зали никуда не ушла, сказала:
– Ты можешь быть свободна.
Зали собралась было идти, но в последний момент обернулась и спросила:
– Я могу забрать… свой подарок? – указала на голографическую картинку, которая все это время лежала на столе постыдной уликой, немым свидетелем произошедшего.
– Нет, – коротко ответила аб-мансебо и убрала подарок в карман униформы. – Иди, тебя ждут, – устало добавила она и нажала на один из десятка значков, мозаично разбросанных по сенсорной панели стола.
Между ней и Зали призрачной стеной встал голографический экран, на котором хаотично замелькали цифры. Зали по привычке приложила правую руку к сердцу, хотя аб-мансебо уже не смотрела на неё, и поплелась к выходу.
От медпункта её отделял один лестничный пролет и коридор. Зали казалось, на каждом шаге ноги её вязнут в полу. Она шла, выпутываясь из пространства кошмарного сна, пытаясь вынырнуть на поверхность и, если не проснуться, то хотя бы вдохнуть поглубже, чтобы продержаться ещё немного.
И вот перед ней возникла неприметная дверь с иероглифом, который означал «комната первой помощи». В иные дни Зали не обратила бы на неё никакого внимания, безучастно пройдя мимо, но теперь иероглиф на двери будто вспыхивал красным – притягивал взгляд и гипнотизировал.
– Комната первой помощи, – вслух прочла Зали. – Со мной-то как раз всё в порядке. Это им всем нужна помощь. Неотложная помощь, пока не стало слишком поздно. Если уже не стало.
Возле этой двери не было ни кнопок открытия, ни сенсорной панели, куда следовало вводить свое имя. Медпункт открывался автоматически, когда к нему приближались – на тот случай, если кому-то понадобится неотложная медицинская помощь. Зали решила, что нужно поскорее со всем этим покончить, и, не мешкая, вошла внутрь.
Внутри её ждали двое докторов в прорезиненных костюмах и масках, закрывающих лицо. Такое врачебное облачение считалось обязательным всегда, когда необходимо было провести какую-либо процедуру, но в этот момент Зали показалось, будто весь этот нелепый маскарад затеян только для того, чтобы показать, что она грязна, заразна, опасна для окружающих. Одна из врачей сказала сквозь маску:
– Зали, верно? – по голосу было слышно, что она улыбается.
Докторам положено было улыбаться, даже когда они сообщали неутешительные диагнозы – предполагалось, что так пациенты чувствуют себя спокойнее. В другой ситуации, услышав такой тон, Зали скорчила бы гримасу отвращения из-за того, что к ней обращаются как к маленькому ребенку или как к слабоумной, но сейчас ей было просто страшно. Поэтому она ничего не ответила, и только кивнула, стараясь выглядеть спокойно.
Врач продолжила:
– Нам сообщили, почему ты здесь. Ты должна снять с себя все металлические предметы, лечь на смотровой стол и расслабиться. Будет не больно. Может, самую малость закружится голова.
– Что вы собираетесь делать?
– Мы должны проверить, не обрюхатил ли тебя твой дружок, – там, под маской, она всё ещё продолжала улыбаться.
– Но мы… Мы не делали ничего такого.
– Вот мы это и узнаем.
– Я говорю правду!
– Не надо спорить, девочка, – кажется докторша начинала терять терпение, но все ещё старалась говорить спокойно. – Думать нужно было, когда становилась подстилкой для этого техника, – в последнее слово она вложила столько отвращения, будто само оно вбирало в себя все грубые эпитеты, которыми она хотела наградить Кината.