Он посмотрел на стол, на нём было пусто: накануне Вяземский собрал все бумаги и отвёз их в главную контору лесосклада. Он увидел чайник, побулькал им и стал пить из носика, потом раскочегарил керогаз. На тумбочке под «кукушкой» Михаил Капитонович разглядел жестяную баночку с чаем и завёрнутый в бумагу хлеб. Баночка была от Румянцевых. «Ну вот! Хоть так, хорошо!» – и тут же вспомнил, что ему надо в тюрьму.
«В тюрьму… – Что-то из вчерашнего вечера стало ещё всплывать в памяти. – В тюрьму… А кто-то меня туда вчера не захотел везти! А?» Кучера он, конечно, не помнил, только тень: его лица в темноте не было видно, но ему показалось, что у того был знакомый голос…
«Чушь! Откуда?.. Я в этом городе никого не знаю… – подумал Михаил Капитонович, заварил чай и отломил хлеб. – Как же она была права… на ночь действительно нельзя наедаться… Очень хочется есть!» И ему тут же представились пельмени – гора в большом блюде – и острая китайская капуста. В кармане пальто оставалось немного денег; где находилась китайская харчевня, он помнил.
Иванов встретил его хмуро, глянул на часы, выставил на стол начатую бутылку водки и налил полстакана.
– Прощаю последний раз! Рассказывайте, что вам вчера поведал журналист!
Пока Сорокин собирался с духом выпить, следователь положил перед ним телеграмму.
– Когда у вас прояснится в глазах – прочитайте!
Сорокин выпил.
– Давайте! Переводите!
Михаил Капитонович смахнул выступившую слезу и посмотрел на текст, наклеенный на телеграфный бланк узкими полосками:
«Секретаря и горничную Екатерину Григорьеву подтверждаю. Список переданных ей на хранение моих вещей подтверждаю. Элеонора Э. Боули».
– Ну вот, Михаил, теперь в деле начинают появляться доказательства. А вы, кстати, Святых Даров давно не приобщались?
Сорокин посмотрел на Иванова.
– Я спрашиваю, вы у причастия давно не были?
– Не помню.
– А денег у вас много осталось?
– Почти совсем не осталось.
– Вот и хорошо! Сегодня среда, на хлеб и воду у вас хватит до субботы?
Сорокин застыл.
– В субботу приходите в Иверскую, а сейчас пойдемте посмотрим, как устроился Яшка.
Розыск Яшка
Иванов и Сорокин пошли на привокзальную площадь.
Перед тем как выходить, Иванов снял с полки папку и дал прочитать Сорокину первую страницу.
«Справка-формуляр.
Кобылкин Яков Иванович, православный, 1898 года рождения, казак Забайкальского казачьего войска, уроженец станицы Вершино-Удинская, инвалид Великой войны, вдовый, имеет троих сыновей».
На площади они встали на дальнем углу в начале Косого переулка и ждали. Яшку увидели через час, он тоже увидел их и подал сигнал.
Яшка появился в тюрьме поздно ночью. Отдышавшись и напившись горячего чаю, он рассказал, что после регистрации в транспортном столе городского полицейского управления он ездил на биржу. На бирже его приняли не очень дружелюбно, но, поскольку он имел официальную бляху, «исправного» коня и «добрую» коляску, сказали, что он может начинать, а ещё сказали, что начинать лучше где-нибудь на окраине, но Яшка поехал прямо на площадь. – Как тебя встретили?
– На площади-то? А как? У них своя «биржа», одначе тут жа позвали в кабак!
Яшка полез в карман и стал заворачивать самокрутку.
– Не тяни, Яков Иваныч!
– А хоть тяни, хоть толкай!
– Ну так что же? А, кстати, в какой?
– Тебе его за всю жисть не сыскать, – после некоторого молчания, размахивая рукою дым, ответил Яшка. – За склада́ми у их, по леву руку от вокзала, почти што на путях, чисто шалман, тама тольки свои столуются… – И как же?
– А спытать хотели, хто я да што я!
– Ну, расскажи, Яков, расскажи, это ведь всё очень важно…
– Никак сам собираешься извозом заняться, а? Израиль Моисеич?
Сорокин обомлел. Яшка назвал Иванова Израилем Моисеевичем. С того момента, когда Иванов окликнул его у штабеля с бревнами, то даже и мысли не возникло спросить, как Иванова зовут, как будто бы у него и не было ни имени, ни отчества.
– Нет, Яшка, не собираюсь, я привык, что меня возят.
Рассказывай, не тяни.
– Для начала поднесли… отказываться не стал…
Довольный Иванов смотрел на Яшку и одновременно поглядывал на Сорокина.
– …А потома-ка гляжу, а за спиной трое стоять, хлипенькие такие, соплёй перешибёшь, но я вроде как не заметил.
Спрашивает, главный у их… – А из каковских главный-то?