26 
— Попробуйте этим. — Эйнсли протянула ему шпильку, которую вытащила из волос.
— А, профессиональный инструмент. — Кэмерон взял шпильку, вставил конец в небольшую выемку в углу и потянул на себя.
На дне выдвинутого ящика лежало сложенное пополам письмо, немного помятое от хранения в таких условиях.
Эйнсли схватила его и развернула, но, не успев прочитать ни слова, разочарованно проворчала:
— Почерк другой. Это не ее письмо.
Эйнсли отдала письмо Кэмерону и направилась к камину, где лежала стопка книг, но легкий шум за спиной заставил ее оглянуться. Кэмерон застыл на месте, неподвижный как скала, и смотрел на письмо, которое она ему передала.
— Лорд Кэмерон?
Он, кажется, не слышал и, не моргая, продолжал смотреть на письмо, как будто не понимая, что там написано или не веря своим глазам.
— Что такое? — Эйнсли подошла к нему и коснулась его руки.
Он вздрогнул и посмотрел на нее пустыми глазами:
— Это письмо моей жены.
О Боже! Всякий раз, когда Эйнсли находила что-то принадлежавшее ее мужу Джону Дугласу, ее печаль вспыхивала с новой силой. И хотя Кэмерон овдовел уже довольно давно, его боль, должно быть, еще не утихла — насильственная смерть жены и отвратительные людские сплетни на этот счет не давали забыть о прошлом.
— Мне очень жаль, — сказала Эйнсли, вкладывая в эти слова душу.
Кэмерон только взглянул на нее. Его удивительная терпимость и товарищеская помощь в поисках писем бесследно исчезли.
Ни слова не говоря, он устремился к горящему камину — сентябрьские вечера уже стали холодными — и бросил туда письмо. Эйнсли поспешила к нему, но он взял кочергу и подтолкнул бумагу подальше в огонь.
— Зачем вы это сделали? Письмо вашей жены…
Кэмерон бросил кочергу и, взглянув на перепачканные сажей руки, достал носовой платок.
— Это не письмо моей жены, — хрипло проговорил он. — Это письмо одного из ее любовников. Рассказывал о своей неугасающей страсти.
— Кэмерон… — Эйнсли, пораженная, остановилась.
— У моей жены было много любовников, до нашего брака и после. — Эти слова он произнес бесцветным голосом, без всяких эмоций, но его глаза сказали Эйнсли совсем другое. Измены леди Элизабет ранили его, и рана эта оказалась глубокой.
Все, что Эйнсли слышала о леди Элизабет Кавендиш, сводилось к следующему: легко возбудимая, красивая, распущенная, на несколько лет старше Кэмерона. Их брак от начала до конца был скандальным и закончился ее смертью через шесть месяцев после рождения Дэниела. Должно быть, леди Элизабет часто бывала в этой самой комнате и, возможно, однажды спрятала это письмо.
— Не очень честно с ее стороны, — возмутилась Эйнсли.
— А у меня связи с замужними женщинами. В чем разница?
Разница в том, что он не получает от этого удовольствия и презирает женщин, с которыми встречается.
— Думаю, вы не пишете этим женщинам письма с выражением вашей неугасающей страсти.
— Не пишу.
Кэмерон потер запястье, подняв манжету рубашки, и Эйнсли опять увидела шрамы, ровные и округлые.
— Кто это сделал? — спросила она.
— Не будем об этом. — Кэмерон опустил манжету.
— Почему?
— Эйнсли. — В его голосе звучало настоящее горе.
— Милорд?
— Остановись. — Кэмерон обхватил ее голову и стал перебирать волосы. — Просто… остановись. — Он наклонился и с суровым отчаянием прильнул к ее губам.
Глава 8
Кэмерон не просто целовал ее. Он заставил ее открыть рот и ответить на поцелуй. Заставил, целуя его в ответ, хотеть большего.
Его крепкие руки удерживали Эйнсли на месте, но она и сама не хотела отрываться от него. Его бедра, прижимаясь к ней, пригладили складки юбок, и она почувствовала его бесстыдно восставшую плоть. Кэмерон знал, как сделать свой рот инструментом сладострастия, и нисколько не старался скрыть свое желание.
Эйнсли уперлась руками ему в грудь. Под тканью рубашки билось, так же часто как и ее собственное, пылкое мужское сердце.
Рука Кэмерона скользнула вверх, к лифу.
— Сегодня у вас нет пуговиц, миссис Дуглас.
— Крючки, — пробормотала она, целуя его, — сзади.
Кэмерон переместил руку на спину. У него были такие сильные пальцы, что он мог бы не задумываясь вырвать все крючки. Пока его руки умело справлялись с ними, он снова прильнул к ее губам.
Эйнсли задыхалась. Язык Кэмерона действовал непреклонно и смело, проникая в глубины ее рта, пробуя ее на вкус. Это был поцелуй любовника. Никаких встреч украдкой где-нибудь в уголке, никакого воркования влюбленных голубков, только мужчина, подчинявшийся чувственным желаниям, абсолютно равнодушный к мнению других. Он испытывал наслаждение, терзая ее рот в страстном поцелуе. Эйнсли, обняв его за шею, отвечала ему тем же.
26 
