очень нудно 
82 
Какой-то ад кромешный, проговорил Тейт.
Может, твоя пойдёт первой?
Чёрта с два. Она у меня и следом-то еле идёт.
Если с дороги собьёмся, можем запросто выйти прямо на этих испанцев.
Никогда не видел, чтобы так быстро холодало.
Что делать-то будешь?
Нам лучше бы двигаться дальше.
Выбраться бы куда повыше. Пока идём в гору, будет ясно, что не кружим.
Нас отрежут от Глэнтона. Мы никогда на него не выйдем.
Мы и так отрезаны.
Повернувшись, Тейт уныло уставился в ту сторону, куда ветер нёс с севера кружащиеся снежинки. Пошли, сказал он. Нельзя тут стоять.
И они повели лошадей дальше. Земля уже оделась белым. Они по очереди ехали на здоровой лошади и вели за собой охромевшую. Уже несколько часов они карабкались по длинному каменистому руслу, а снегопад не утихал. Стали попадаться отдельные сосны и карликовые дубы, снежный покров на этих высокогорных лугах вскоре уже стал в фут толщиной, лошади пыхтели, как паровозы, от них валил пар, становилось всё холоднее и начинало темнеть.
Они спали в снегу, завернувшись в одеяла, когда на них набрели разведчики из передового отряда Элиаса. Они ехали всю ночь по единственному следу, стараясь не потерять цепочку этих неглубоких лунок, которые тут же засыпало снегом. Разведчиков было пятеро, они пробирались в темноте через вечнозелёные кустарники и едва не споткнулись о спящих, но один из двух бугорков в снегу вдруг раскрылся, и в нём, словно вылупившись из огромного яйца, села человеческая фигура.
Снегопад уже перестал, и на фоне бледной земли были ясно видны верховые и пар от дыхания лошадей. С сапогами в одной руке и с револьвером в другой малец выскочил из одеяла, прицелился, выстрелил в грудь ближайшего солдата, повернулся и бросился бежать. Ноги заскользили, и он упал на одно колено. Сзади раздался выстрел из мушкета. Малец снова вскочил и пустился бегом по темнеющему на склоне сосняку. Сзади снова зазвучали выстрелы, он оглянулся и увидел, что кто-то пробирается среди деревьев. Человек остановился, поднял локти, и малец нырнул вниз. В ветвях просвистела мушкетная пуля. Он перевернулся и навёл револьвер. Должно быть, в ствол набился снег, потому что из него вырвался целый сноп оранжевого огня, а звук от выстрела был какой-то странный. Он потрогал револьвер, тот был цел, ствол не разорвало. Человек больше не появлялся, малец с трудом поднялся и побежал. У подножия склона он сел, тяжело хватая ртом холодный воздух, и натянул сапоги, поглядывая назад, на деревья. Никакого движения. Он встал, засунул пистолет за пояс и двинулся дальше.
Восход солнца застал его под скалистым выступом: он сидел, съёжившись, и обозревал местность к югу. Просидел он так час или больше. За ручьём паслось стадо оленей, которые продвигались всё дальше. Потом он встал и зашагал вдоль гребня.
Целый день он шёл по дикому нагорью, пригоршнями поедая на ходу снег с веток вечнозелёных деревьев. Пробирался звериными тропами через ельник, а вечером двигался вдоль каменной стены, откуда была видна простирающаяся вниз пустынная земля на юго-западе; белые пятна снега там примерно повторяли рисунок уже сдвинувшегося к югу облачного покрова. На скалах нарос лёд, и мириады сосулек искрились среди хвои в отражённом свете заката, заливавшего всю прерию на западе кроваво-красными отблесками. Малец уселся спиной к скале, ощущая на лице тепло солнца и глядя, как оно растекается, вспыхивает и исчезает, затягивая за собой все оттенки неба от бледно-розового до тёмно-красного. Налетел ледяной ветер, можжевельник вдруг потемнел на снегу, а потом воцарились лишь покой и холод.
Он встал и двинулся дальше, торопливо шагая вдоль сланцеватых скал. Шёл всю ночь. Своим путём против часовой стрелки плыли звёзды, поворачивалась Большая Медведица, на самой вершине небесного свода подмигивали Плеяды. Он шёл, пока в сапогах не стали отчётливо постукивать онемевшие пальцы. Следуя вдоль каменной стены, он заходил всё дальше по краю огромного выступа, не находя места, где можно было бы спуститься и выбраться отсюда. Усевшись, он с трудом стащил сапоги и по очереди подержал замёрзшие ступни руками. Ноги не отогревались, от холода челюсть сводило судорогой, а когда он стал надевать сапоги снова, было такое ощущение, будто он суёт в них не ноги, а дубины. Обувшись, встав и потопав онемелыми ногами, он понял, что, пока не взойдёт солнце, останавливаться нельзя.
82 
