25 
Проводив исповедника четырех обетов Томазо Хирона в Сарагосу, брат Агостино первым делом заново перечитал устав и все буллы и указы, касающиеся Святой Инквизиции. И с каждой новой страницей сердце нового Комиссара Трибунала переполнялось восхищением.
— До чего же толково! — бормотал он.
В отличие от Орденов, Трибунал не участвовал в Крестовых походах, а потому не мог покарать ни одного явного соперника Папы — ни гугенота, ни еврея, ни магометанина. В его полномочия не входило приобщение к Церкви поклоняющихся рощам и ручьям язычников, и даже ведьму или колдуна, определенно служащих врагу рода человеческого, инквизитор мог наказать лишь при наличии доказанного вреда.
Святая Инквизиция не продавала индульгенций, не брала денег за проведение свадеб и похорон, не крестила, не причащала, не исповедовала, словом, не имела ни единого обычного для духовного лица источника дохода.
Однако Святая Инквизиция имела право на самое главное — толкование смысла. Отныне только она решала, что есть грех и ошибка, а значит, любое слово — сказанное вслух или написанное на бумаге — давало Комиссару повод возбудить преследование. И вот здесь тот, кто все это придумал, предусмотрел все.
Брат Агостино внимательно перечитал бумаги еще и еще раз и с каждым разом убеждался: однажды попав к нему в руки, не должен вырваться никто.
— Олаф! — тут же понял, куда бить в первую очередь, брат Агостино.
Под давлением Совета мастеров — там, на площади — они с Томазо отпустили Олафа на свободу — пусть и ненадолго. И теперь судебный процесс над Олафом просто обязан был стать показательным, чтобы каждая собака в этом вшивом городе видела, кто сильнее — Церковь или городской Совет старейшин.
Единственное, что смущало Агостино, так это довольно невзрачное обвинение. За навет на падре Ансельмо вполне хватало епитимьи, а для обвинения Олафа в причинении вреда колдовством Трибуналу остро не хватало свидетеля. Ясно, что смертельно раненный Марко до суда не доживет.
«Может быть, его приемный сын что-нибудь скажет?.. Как его… кажется, Бруно…»
— Охрана! — громко позвал Комиссар Трибунала.
В дверях выросли два дюжих доминиканца.
— Идите в мастерскую Олафа Гугенота… — строча приказ о вызове для дачи свидетельских показаний, проронил Агостино. — Возьмите его сына Бруно и доставьте ко мне.
— Прямо сейчас? — поинтересовался тот, что посообразительней.
Агостино задумался. День вышел напряженным, и допрашивать этого мальчишку прямо сейчас, посреди ночи, не хотелось.
— Взять немедленно, — твердо кивнул Комиссар Трибунала, — а на допрос ко мне привести с утра.
Бруно добрался до усадьбы сеньора Франсиско к утру и с помощью дворецкого нашел гранда в бассейне с полусотней голых девиц. И тот, узнав, что Олафа арестовали за богохульство и колдовство, вытаращил глаза.
— Но это же не преступление! Кто его за эту чушь арестовал?
— Святая Инквизиция.
На лице благородного сеньора отразились самые противоречивые чувства. Его определенно задело самоуправство святых отцов, но и вступаться за рядового ремесленника, да еще из-за такой мелочи ему, гранду, не стоило — не так поймут.
— Ты иди, Бруно, иди, — все-таки выдавил он. — Мне как раз нужно организовать гимнасий, где прекрасные обнаженные юноши будут петь гимны восходящему солнцу… Думаю, серьезного ущерба твоему отцу не причинят… ну, всыплют два десятка плетей…
Бруно низко поклонился и отправился прочь. Он уже видел, что сеньор Франсиско не желает исполнять роль регулятора.
Томазо перечитал донесения агентуры и покачал головой. Австриец вел себя на редкость осторожно, словно был предупрежден о возможном покушении. А потому предпочитал находиться во дворце в центре Сарагосы, за тройным оцеплением из гвардейцев.
Исповедник просмотрел карту, вышел в центр и сразу понял, откуда следует попробовать. Вернулся в секретариат, выбрал мушкет с предусмотрительно отсоединенным прикладом, завернул его в коврик, переоделся мастеровым и вскоре уже отмыкал дверь храмовой башни. Поднялся по лестнице на самый верх, туда, где располагались куранты, и приоткрыл специальное оконце для освещения механизма. Площадь была видна как на ладони.
Томазо неторопливо собрал мушкет и осмотрел механизм. Это были совсем еще новые, модные куранты — с тонкой минутной стрелкой и «кукольным театром», показывающимся народу каждые три часа. И окошко, через которое выезжали куклы, было крайне удобно для стрельбы.
25 
