Маркиза уронила вилку с таким звоном, что все взоры невольно обратились к ней. Мадам де Соммьер в крайнем недоумении смотрела на девушку:
— Почему же вы скрывали это от меня, План-Крепен?
Нет, почему?
— Я не думала, что такие мелочи могут интересовать нас, — отозвалась старая дева, всегда употреблявшая по отношению к своей благодетельнице-кузине местоимение первого лица, причем во множественном числе. — И потом, это не главное мое хобби. Я бы, например, с огромным удовольствием сходила в музей…
— Чего не могу сказать о себе. Мне всегда было скучно в музеях. Там все свалено в одну кучу…
— Жаль, что вы так скоро уезжаете, Мари-Анжелина! — сказал с улыбкой Альдо. — Иначе я бы попросил вас мне помочь. Конечно, я не осмелюсь пригласить вас в секретарши…
— Довольно и того, что я загружаю ее секретарской работой, — проворчала маркиза. — Терпеть не могу всяких бумажек, она их составляет за меня. Да, в монастыре времени не теряли… Ее обучили даже английскому и итальянскому!
— Если к этому добавить, что вы еще и отважны, то можно утверждать, что вы поистине
гармонически развитая личность! — со смехом воскликнул Альдо. — И я, не шутя, хотел бы предложить вам поработать со мной, — сказал он уже серьезней, подвигаясь поближе к ней. — Конечно, Массариа кого-то мне подыщет, но не раньше, чем недели через три. Вы очень торопитесь с отъездом, тетя Амелия?
— Никуда я не тороплюсь! Ты же знаешь, как я люблю Венецию, этот дом и всех его обитателей. Так что решай, на что тебе может сгодиться это чудо природы. Все-таки и наш друг Бюто сможет еще немного отдохнуть.
— Довольно отдыхать! — возразил воспитатель. — До тех пор, пока я не смогу снова передвигаться, я буду заниматься с клиентами здесь, а если мадемуазель возьмет на себя труд под руководством Альдо разобраться в нашей документации — а это китайская грамота, — дело пойдет на лад!
— Тем более что мне не придется больше никуда отлучаться, разве только на распродажу во Флоренцию. Кузине же я напишу обо всем, что случилось, и пусть она сама решает, возвращаться ей или нет.
— А в Лондон ты не собираешься? — спросила тетушка Амелия.
— Надо бы съездить туда, но, думаю, не сейчас. Пока что я там никому не нужен, — прибавил князь с затаенной грустью.
Но как раз на следующий день пришло письмо из Лондона. На конверте крупным детским почерком было написано:
«Италия. Венеция. Его сиятельству князю Альдо Морозини».
Письмо состояло из нескольких строчек, написанных рукой Анельки: «Я попросила Ванду переслать вам эту записку. Альдо, приезжайте! Приезжайте и спасите меня! Мне страшно! Очень страшно! Наверное, больше всего меня пугает отец. Он, кажется, потихоньку сходит с ума. А я в отчаянии, в полном отчаянии, потому что никто не может разыскать Ладислава. Сент-Элбенс рассказал, сколько вы для меня сделали. Жаль, что ваши хлопоты пропали даром. Теперь вы один можете избавить меня от страшного выбора: смерть от руки палача или месть товарищей Ладислава… Приезжайте! Ведь когда-то вы говорили, что любите вашу несчастную Анельку…»
Альдо молча протянул записку тетушке Амелии. Прочитав, она вернула ее, передернув плечами.
— Ну вот, — вздохнула она. — Похоже, нам с План-Крепен придется перезимовать здесь, потому что я не думаю, что ты сумеешь совладать со своим порывом немедленно мчаться на помощь к погибающей красавице. Правда, ума не приложу, чем ты можешь помочь ей в ее положении.
— Пока не знаю. Но, может быть, она сама мне подскажет. Мы с ее адвокатом подозреваем, что она что-то скрывает.
— Да, такого рыцаря, как ты, поискать. Будь осмотрителен, мой мальчик. Я недолюбливала этого беднягу Фэррэлса и, знаешь ли, не испытываю теплых чувств к его молоденькой, хорошенькой вдовушке. Однако понимаю, что, если ты не испробуешь всех средств, чтобы ее спасти, и она погибнет, ты во всю жизнь не простишь себе этого и будешь несчастен. Так что поезжай! План-Крепен будет рада тебе помочь, и мы с ней справимся со всеми твоим делами. В конце концов, должно быть, любопытно заняться антиквариатом!
Вместо ответа Альдо от избытка чувств нежно обнял ее и поцеловал. Он словно бы получил материнское благословение.
По счастью, то был четверг, один из тех трех дней, когда в Венеции останавливался «Восточный экспресс», идущий в Кале через Париж. Морозини как раз хватило времени, чтобы собрать чемоданы, уладить кое-какие вопросы с Ги Бюто и отправить Дзаккарию на вокзал за билетом. С таинственными письмами Адрианы он решил разобраться попозже и спрятал их в сейф все, за исключением последнего, самого загадочного.