— Похоже даже, что Комитет общественной безопасности ищет женщину, которой будет позволено приходить сюда и заботиться о ней…
— Боже правый! — простонала Лаура. — Какого еще солдата в юбке назначат эти люди?
— Времена Робеспьера прошли, и мне кажется, что они будут стараться выбрать кого-то поприличнее…
— Но почему мы с вами не можем выставить свои кандидатуры?
— Лаура, вы размечтались! В прошлом мы были слишком к ним близки, и шансов у нас не больше, чем у мадам де Турзель [53], ее дочери или у старушки де Мако, ее бывшей младшей гувернантки.
— А они просились?
— Просились. Как только об этом решении стало известно, они тут же подали прошения в Комитет общественной безопасности. Сегодня должны объявить о том, кому будет дозволено находиться рядом с девушкой. Но неужели вы обо всем этом не знали? Как же далеко вы уезжали!
— Очень, очень далеко, — прошептала молодая женщина, тайком улыбаясь чудесным образам, живущим у нее в памяти.
Как же пригодятся они в тяжелые дни, что наверняка скоро наступят, ведь прошло время иллюзий для всех этих бесчисленных французов, чьи надежды сейчас или уже обратились в сторону конституционной монархии, способной, по их мнению, придать стране. больший вес и почет и не растерять при этом главных завоеваний революции. Однако совсем скоро новоиспеченный король мановением своего пера развеет эти надежды, прислав из Вероны манифест, ничем не лучше Брауншвейгского, который еще в 1792 году толкнул предместья в атаку на Тюильри и предопределил трагическую судьбу всей королевской семьи, не считая прочих многочисленных несчастных дворян, сложивших головы в тюрьмах и на эшафоте… Людовик же XVIII предполагал «отомстить за брата, наказав наглых убийц короля; восстановить три государственных столпа — дворянство, духовенство и третье сословие по состоянию на 1789 год; восстановить парламенты в исконных правах; сохранить остатки Конституанты и расстрелять торговцев церковным имуществом…», не считая прочих «милостей», направленных на уничтожение доброй половины населения Парижа, обвиненных в событиях последних месяцев. Одним словом, намечался просто-напросто возврат к старому режиму. Разница состояла лишь в том, что тот, кто называл себя наследником короля-мученика, был гораздо менее милосердным и собирался взяться за дело со всей решительностью, чтобы силой восстановить порядок.
Читая газеты в последующие дни, Лаура поняла, что увидит Жана еще не скоро. Начиналась новая охота на ведьм, и направлена она была теперь против тех, кто считался агентами Людовика XVIII. Мечты о монархии, на мгновение промелькнувшие было в лучах надежды, снова канули в густые сумерки вынужденного забвения. Молодая женщина искренне желала, чтобы Батц как можно дольше не возвращался из Брюсселя, ведь его имя было в списке эмигрантов. Если бы он, вернувшись, вновь начал борьбу с Конвентом, то его противник сейчас ни за что бы не сдался, и Батц рисковал потерять в этой борьбе свою жизнь. Если бы он попал к ним в лапы, то даже не смог бы рассчитывать на депортацию в Гвиану (эта каторга на северо-востоке Южной Америки стала модным местом для ссылки неугодных правительству граждан), он угодил бы прямиком на гильотину, которая снова заработала вовсю.
Несколько дней спустя музыкантам ротонды стало известно, что «компаньонкой к дочери Луи Капета» назначена гражданка Шантерен. И в самом деле, утром 21 июня Луиза с Лаурой увидели, как ко входу в Тампль подошла женщина лет тридцати. Со вкусом одетая, она держалась с достоинством и выглядела элегантно, а милое лицо располагало к себе. Женщина показала стражникам свой пропуск и прошла внутрь. А подруги остались во власти любопытства.
Довольно быстро они узнали, что звали компаньонку Мадлен-Элизабет-Рене-Илэр Ларошет и что она была замужем за неким Боке де Шантереном, одним из начальников Полицейской административной комиссии. Ей было тридцать три года, и проживала она в доме № 24 по улице Розье, недалеко от Тампля, а юность свою провела в Куйи, что около Мо. Стало также известно, что она прекрасно говорила и писала по-французски, знала итальянский и немного английский язык, училась географии, истории, рисованию, музыке, обладала разными другими талантами и собиралась, как ей было приказано, обновить гардероб узницы и создать ей в Тампле более-менее сносные условия существования. Разумеется, ей было предписано отчитываться во всем и строго наказано не отвечать на вопросы узницы относительно того, что случилось с ее матерью, теткой и братом.