19 
— Сейчас лето 1633 года.
— Что? Тогда мне уже пятнадцать! О, боже, так долго!
— Мне кажется, ты хорошо справляешься с ниспосланным тебе испытанием.
— Потому что я сильный и не попадал в аварии. Серен тоже крепок, но он хочет остаться здесь.
— Он преступник? — шепотом спросил Маттиас.
— Да, — усмехнулся Калеб. — Если он поднимется на поверхность, то в лучшем случае окажется у позорного столба, а в худшем…
Калеб провел рукой вокруг шеи.
— Но ведь он ребенок, — взволнованно произнес Маттиас.
— В воровских налетах он убил несколько человек. А возраст преступника ничего не значит.
— О, — слабо произнес Маттиас, — А Кнут?
Калеб только вздохнул.
— Он не убегал от полицейского?
— Нет. Он рос без родителей, и его просто схватили и послали сюда вниз за то, что он убил двух мальчишек. А ты здесь самый маленький. Ужасно, что они схватили тебя. Ты совершенно не пригоден для этой жизни.
— Когда я выйду отсюда, обо всем этом узнает дедушка! — промолвил задумчиво Маттиас. — Он придет и спасет вас.
— И накажет Нермаркена и Хаубера?
— Мне не нравится наказывать, — заявил Маттиас нерешительно. — Дедушка говорит: лучше предупредить, чем подвергать наказаниям. Дедушка всегда прав.
— Кто твой дед?
Маттиас прошептал:
— Мне запретили говорить об этом Нермаркену. Но тебе я могу сказать. Он помощник судьи в Акерсхюсе.
Калеб на мгновение онемел.
— Боже, — прошептал он, — что они наделали? Только никому больше не рассказывай об этом! Иначе попадешь в аварию, будь в этом уверен! Ты для них очень опасен.
— А мужчины, работающие здесь, они добрые?
— Да, но все они думают о работе, Хаубер держит их в руках. Многие из них иностранцы, нашего языка не понимают. Другие — крестьяне, которых направили сюда силой на поденную работу. Несколько забойщиков или горнорабочих — люди хорошие. Ты определишь их сам. Со штейгером Хаубером ты уж знаком. Это сам Дьявол. С обогатителями ты не встретишься, они очищают руду наверху. Поэтому помочь нам они не в силах…
— Калеб, у меня кажется завелись вши!
— Наверняка.
— О, что скажет мама? И бабушка, этого она ужасно не любит.
Калеб сделал глоток.
— Мы попытаемся завтра выстирать твою одежду и помыть тебя, если удастся. (В этом он сильно сомневался).
— Я чувствую себя таким несчастным!
— Можешь выругаться, — улыбнувшись, сказал подросток. — А сейчас давай спать.
— Да… Калеб?
— Что?
— Я не хочу показаться маленьким ребенком и быть тебе в тягость, но ты не подержишь меня за руку? Только ночью?
— С удовольствием.
Маттиас почувствовал, как его маленькая рука утонула в большой сильной ладони, огрубевшей от работы, покрытой рубцами.
Бедное маленькое существо, думал Калеб.
4
Скоро у Маттиаса на руках появились мозоли, кожа на коленях затвердела. Ругаться он не научился, считая это отвратительным, но по возможности стремился слиться с окружающими.
Первое время он каждую ночь плакал во сне. Думал о домашних, о том, как они должны беспокоиться о нем, тосковал и мечтал увидеть снова дневной свет, стать свободным.
Позднее он научился воспринимать все, как есть. Но не смирился. Естественно, пищу им давали, но порции были столь мизерными, что они всегда чувствовали себя полуголодными. Пустой холодный суп или жидкая каша и старые почти заплесневевшие куски хлеба. Горячего они вообще не видели. Но тело вскоре привыкло требовать не много.
Взрослые рабочие не осмеливались разговаривать с мальчиками. Они знали, что мальчишек держат здесь в полной тайне, ибо они были очень ценны для эффективной эксплуатации шахты, и что разговаривать с ними значит подвергать опасности себя.
Но маленький новичок поражал их чрезвычайно. Никогда не слышали они такого ясного и любезного голоса, такого изысканного языка! В шахте было очень темно, смоляные факелы не могли высветить никаких особых черт, и лица мальчиков были черны от каменной пыли. Но глаза малыша вызывали у них сочувствие.
При виде этих глаз в душе взрослых появлялось теплое хорошее чувство. Мальчик всегда находил слова утешения для тех, кто получал травму, а по утрам он так восхитительно приветствовал их.
19 
