26 
Грейвольф все так же по-деловому наклонил Эйслин вперед и стал вытаскивать из-под нее блузку. На бесконечно малую долю секунды она прислонилась к нему, коснувшись его грудью.
Мириады чувств затуманили ее разум, как порхающие птицы. Какими хрупкими кажутся ее соски на фоне его твердых мускулов. Волосы его груди щекочут кожу, упругие и мягкие одновременно. И какая у него теплая кожа.
Они оба притворились, что не заметили этого краткого прикосновения, хотя, возвращая Эйслин обратно в полулежачее положение, Грейвольф еще сильнее стискивал челюсти.
Порез на руке снова открылся и сочился кровью. Лукас отбросил блузку в сторону и потянулся за бумажным пакетом. Он достал оттуда стерильную вату и бутылочку антисептика.
– Будет сильно жечь, – сказал он, отвинчивая крышечку и наливая жидкость на ватку. – Ты готова?
Эйслин кивнула. Он поднял ее руку и приложил ватку к глубокой царапине. У нее перехватило дыхание, ноги судорожно поджались, из глаз брызнули слезы. Грейвольф быстро провел ваткой по царапине до самого верха и потом обратно, посильнее прижимая в тех местах, где гвоздь пропорол кожу более глубоко.
– Хватит, пожалуйста, – простонала Эйслин, стискивая веки от жгучей боли.
Он торопливо закрыл бутылочку и убрал в сторону. Потом снова поднял ей руку и стал осторожно дуть на царапину.
Эйслин открыла глаза и потрясенно смотрела на его склоненную темноволосую голову, оказавшуюся прямо перед ней. Одна бронзовая рука свободно обнимала ее за талию, поддерживая на весу раненую руку, а вторая опиралась на стенку за ее головой.
Он осторожно дул ей на кожу, а она смотрела, как под острыми скулами надуваются и опадают щеки. Его губы парили всего в каких-то дюймах от ее кожи. Поднимаясь вверх по руке, он все выше поднимал голову и чуть не коснулся губами ее груди.
Но коснулся дыханием. Теплым, нежным, приятным. И в ответ ее соски превратились в маленькие розовые жемчужинки.
Он заметил это и дернул головой, словно хотел ее вскинуть. Но лишь ненадолго остановился. Затем он снова опустил голову и стал дуть ей на кожу. На этот раз более нежно и значительно выше сосков.
Потом он замер как изваяние и уставился на нее. Неприкрыто голодный и обреченный взгляд. Он сглотнул, потянулся к ней, но на полдороге остановился, словно на невидимом поводке, и не стал к ней прикасаться.
Эйслин боялась шевельнуться, хотя это было очень соблазнительно. Ее охватило почти неодолимое желание погрузить пальцы ему в волосы и притянуть его голову к себе. На нее нахлынула запретная и необъяснимая нежность. Она никогда ничего подобного не испытывала. Ей хотелось даровать ему свое тело. И взамен получить его. Она должна была его ненавидеть, а вместо этого… Что же это происходит с ней?
Почему он не бросил ее на станции техобслуживания? Почему потратил свое драгоценное время на то, чтобы достать для нее аспирин и лекарства? В нем есть что-то человеческое? Он все-таки способен на доброту? Может, его суровость – это просто реакция на несправедливое отношение?
Эмоции Эйслин отразились на ее лице, его выражение стало сочувствующим и беззащитным. Грейвольф посмотрел на нее, и весь огонь тут же исчез из его взгляда.
– Не смотри на меня так! – рявкнул он.
Она непонимающе покачала головой:
– Как – так?
– Как будто ты забыла, что я заключенный. Хочешь знать, испытываю ли я к тебе желание? – резко спросил он. – Да, испытываю. – Его пальцы сомкнулись у нее на руке словно наручник. – Да, я хочу тебя. Хочу прикасаться к тебе. Хочу чувствовать твои груди. Хочу взять сосок в рот и долго-долго не выпускать. Хочу войти в тебя очень глубоко и ощутить биение твоего сердца. И поскольку ты не готова позволить индейцу лечь между твоих ног, предлагаю больше не смотреть на меня таким призывным взглядом, мисс Эндрюс.
Возмущенная, что он так извратил ее мысли, и злясь на себя, что всего несколько секунд назад она была готова пересмотреть свое мнение о нем, Эйслин прикрыла грудь свободной рукой.
– Не льсти себе, – прошипела она. – Я скорее умру, чем так поступлю.
Он коротко рассмеялся:
– Я и не сомневался. Ты скорее умрешь, чем позволишь какому-то индейцу осквернить твое безупречное тело англо. Но, по крайней мере, умереть от потери крови тебе уже не грозит. Во всяком случае, из-за меня, – язвительно сказал он.
26 
