Последние отзывы

  127  

Воины пробирались по трупам к чудом уцелевшим в огне складам, чтобы поживиться добычей — медом и сытной пищей. «Только человек с совершенно бесчувственной душой может пировать среди всего этого непотребства», — сердито думала Ауриана, но затем ей в голову пришла мысль, что, может быть, она сама излишне впечатлительна и изнежена, и девушка почувствовала досаду на себя. «Я должна прятать свое отвращение ко всем этим мерзостям, — решила она. Потому что я наверняка неправа, и смерть врагов — это прекрасная, восхитительная картина».

Солнце уже бросало свои первые робкие лучи на влажную от утренней росы и пролитой крови землю, а луна все еще упрямо не уходила с небосклона. Неожиданно налетели тучи мух, облепив тела убитых и раненых. Теперь уже все мертвые строгие лица своим выражением были схожи с лицом несчастного Ульрика — на них застыл упрек, обращенный ко всем живым. Все тело Аурианы дрожало мелкой дрожью, и она неожиданно заметила, что у нее начались месячные. Ее живая кровь изливалась на землю, смешиваясь с застывшей свернувшейся кровью мертвых. Она подняла голову, чтобы еще раз встретиться взглядом с призрачной бледной луной, прежде чем та исчезнет, растворившись в ярком свете дня.

Ауриана залюбовалась прекрасным ликом этого беспощадного и в то же время щедрого светила. «Какая ужасная сила скрыта в луне, — думала девушка, — сила, способная исторгать из меня священную кровь, вызывая ее приливы и отливы». Она не делала ни малейшей попытки скрыть от постороннего взгляда следы своего кровотечения, справедливо полагая, что среди такого моря крови никто не заметит ее собственную кровь.

Наконец, она разыскала тело Ульрика и опустилась рядом с ним на колени. Ее копье торчало в спине юноши, словно огромная игла. Несколько десятков воинов обступили ее, их взгляды, обращенные на девушку, светились гордостью за нее.

— Прекрасный бросок! — произнес Торгильд, и все воины обменялись друг с другом одобрительными улыбками, кивая головами в сторону Аурианы. Никто из них даже не заметил, что в ее глазах блестели слезы.

— Боги одарили ее военным счастьем! — заявил юный Коньярик, улыбаясь Ауриане широкой сияющей улыбкой.

— Хорошо, очень хорошо, Ауриана, — неохотно выдавил из себя Зигвульф, по всей видимости, завидуя девушке, — этот парень, конечно, не был такой уж важной птицей, но тем не менее он — сын Видо. Ты убила врага!

Ауриана взглянула снизу вверх на Зигвульфа, и он с изумлением заметил горечь и скорбь в ее глазах.

— Не надо об этом, Зигвульф, — с трудом проговорила она, — он был мне братом.

При этих словах ошеломленные воины застыли на месте, онемев от изумления. Молчание нарушил Зигвульф, всегда готовый идти напролом.

— Ну тогда ты вполне можешь выйти замуж в их семью, навсегда породнившись с ней, чтобы действительно иметь право называть Ульрика своим братом. Ты хоть понимаешь, что произнесенные тобою сейчас слова — это слова предателя?

Тишина стала еще более напряженной и взрывоопасной. Улыбка моментально исчезла с лица Коньярика.

— Ты, Зигвульф, знаешь только один-единственный вид родственной связи, — отозвалась Ауриана без тени обиды.

Торгильд бросил на Зигвульфа тяжелый взгляд.

— Еще одно слово, мерзавец, и ты умрешь на месте. Ты нанес жестокое оскорбление той, которую любят сами боги. Она принесла нам победу!

— Торгильд говорит правду! — раздался одобрительный возглас из толпы собравшихся воинов.

— Это просто черная зависть, Зигвульф. Ты злишься оттого, что ее имя сияет теперь ярче твоего!

— Забери свои слова обратно, ты, жеребец! Или будешь иметь дело с каждым из нас!

И Зигвульф вмиг замолчал под этой лавиной оскорблений и угроз. Он пожал плечами, как бы раскаиваясь в своих словах, но ничего не сказал Ауриане для того, чтобы загладить свою вину.

Затем все двинулись прочь, рассыпавшись по полю боя, чтобы снять с убитых оружие и ценные вещи. В кладовых было найдено множество бочонков с хмельным медом, и воины сразу же припали к ним, с завидной легкостью переходя от сражения с неприятелем к пьянству. Ауриана же осталась в полном одиночестве у тела Ульрика.

«Ульрик, мое обещание прозвучало как издевательство над тобой, — мысленно обратилась она к убитому, — во всем произошедшем с очевидностью проявилось присущее мне зло, подтверждая слова Херты о проклятии, тяготеющем надо мной».

  127