Последние отзывы

  131  

Страх Юлиана-старшего за сына особенно возрос после того, как Марк оставил изучение философов, пользующихся в римском обществе всеобщим уважением — таких, например, как представителей трезвого и благоразумного стоицизма, популярного при дворе Императора, — и сосредоточил свое внимание на эзотерических дисциплинах, слишком сложных и мистических для сформированных греческими учителями вкусов римской аристократии, и потому опасных для общественного порядка. Однажды Диокл случайно увидел, как Марк поднялся среди глубокой ночи и отправился куда-то с лампой в руках; слуга последовал за ним. Если юноша шел на любовное свидание, то Диокл хотел, по крайней мере, удостовериться в том, что его избранница — благородная девушка или приличная замужняя матрона, а не какая-нибудь уличная проститутка или цирковая акробатка. Во всяком случае, отец мальчика наверняка захочет знать такие подробности из жизни сына. Но Марк, оказывается, крался в библиотеку, как будто это была его единственная любовница, мысль о которой не давала ему покоя ни днем, ни ночью. На рассвете Диокл обнаружил юношу спящим за столом, на котором лежали стопки книг. Это были списки с трудов Пифагора, трактующие о переселении душ; сочинения Изодора, пафос которых был направлен против каждого, — будь то царь или император, — кто присваивает себе право властвовать над другими людьми; а также книги Аполлония Тианского, обличающие жертвоприношения животных в храмах, — одним словом, это были возмутительные книги, чтение которых не приветствовалось сильными мира сего. Диокл был поражен своим открытием ничуть не меньше, чем если бы узнал, что Марк якшается с самыми грязными проститутками города.

А затем, к ужасу отца, выходки Марка стали приобретать все более скандальный характер. В одном из первых гражданских судебных процессов, в которых юный Марк выступал в качестве адвоката, (он защищал одного вольноотпущенника, обвиненного в краже нескольких мешков зерна из правительственных амбаров во время суровой зимы, когда ощущалась нехватка хлеба) Юлиан-младший в своей заключительной речи упомянул о недавнем прибытии в Рим из Александрии судна с зерном, заявив, что оно вовсе не было нагружено пшеницей, до крайности необходимой городу, а привезло морской песок для арен, где выступали личные борцы Нерона. «Слова молодого безумца чуть не вызвали хлебный бунт в Риме, — писал Диокл Юлиану-старшему, — люди говорят о твоем сыне: «То, что другие выцарапывают на стенах тайком под покровом ночи, Марк Аррий Юлиан говорит громко, во всеуслышанье рядом с Дворцом Императора».

Но самым возмутительным по мнению Диокла было то, что молодой человек начал открыто посещать лекции философа-киника Изодора, нищего уличного бродяги, не имеющего ничего за душой, кроме тех вонючих лохмотьев, в которые он был одет. Эти лекции проходили прямо на улице, так что присутствие Марка не могло не остаться незамеченным. Диокл старался убедить Юлиана-старшего в том, что его сын собирается отказаться от всякой собственности и уйти из дому голым и босым за этим Изодором, чтобы спать, как и он, под мостами и питаться фруктами, случайно упавшими с тележек торговцев. «Ты должен немедленно вернуться домой! — писал встревоженный Диокл Юлиану. — Если ты не хочешь довольствоваться мыслью о том, что вытащил однажды этого мальчишку из одной выгребной ямы только для того, чтобы он через некоторое время попал в другую».

Военный Правитель пытался отказаться от своего поста в Германии, мотивируя это тем, что должен присматривать за своим взрослеющим сыном в Риме. Но военные советники Нерона, как всегда, не пустили его в отставку, поскольку войско союзных германских племен, предводительствуемое вождем Бальдемаром, все еще угрожало границам Империи. Кроме того сам Нерон ненавидел Юлиана-старшего и не хотел его присутствия в столице, подозревая, что старый Юлиан точно так же, как когда-то Сенека, упрекает его в душе за разгульный образ жизни.

Когда для молодого Марка подошло время военной службы, необходимой для дальнейшей карьеры, — сыновья Сенаторов имели обыкновение служить в течение двух лет трибунами в армии, чтобы на себе испытать армейские порядки, — он вызвался отправиться в один из легионов, дислоцированных в Египте. Юлиан-старший сразу же понял, в чем тут дело: его сын не желал участвовать в военных действиях, а Египет был местом стабильного мира. Диокл однажды цитировал ему в письме слова, которые юный Марк написал в одном из своих школьных сочинений: «Нет никакой разницы между захватом соседней страны и захватом дома соседа».

  131