113 
— Забудь, — сказал Сильвестр. — Разминаются парни.
— Ну, хватит! — Майя решительно прихлопнула ладонью по столу. — Тебя выпустили, и это главное. Мы уезжаем к родителям. И ты, Митька, останешься с ними.
— И что я там буду делать? — буркнул Светличный, с отвращением отхлебывая из чашки. — Сяду на шею старикам? Захотят — и там достанут. А ты полезешь обратно, в самое пекло, чтобы тебя загребли и какой-то козел лапал тебя на допросах? Этого ты добиваешься?
— Ты знаешь, Дмитрий, чего я добиваюсь. Освобождения Павла.
В их перепалку Сильвестр не вмешивался. У него был свой план. Нужно только дождаться, когда оба утихнут. И тогда он примирительно скажет, обращаясь к Мите:
— Вот что, друже! И в самом деле не грех хоть раз в пять лет проведать отца и матушку. А к осени… В октябре я организую тебе вызов в Киев. К себе в редакцию. Дело для тебя, думаю, найдется…
Сильвестр все же пришел на вокзал.
Как ни тяжко было ему видеть Тамару, но поговорить с Олесей он счел своим долгом. Девочке придется жить рядом с этой женщиной неизвестно сколько; все имеет значение в этом мире, в особенности ложь.
Днем у Сильвестра была возможность сказать то, что хотел, но он почему-то заколебался. Олеся позвала его к себе — забрать то, что ему покажется ценным из библиотеки, оставшейся от Хорунжего. С самого утра он начал просматривать содержимое полок и письменного стола в кабинете, где они с Петром виделись в последний раз.
Книги были в основном с дарственными надписями — их он решил не трогать. Пусть с этим разбирается новый хозяин квартиры. Кое-что Олеся отнесла к Светличным, пару томиков сунула в свой баул; Сильвестр отобрал с десяток киевских изданий, ранний роман Петра, а прочее расставил по местам.
Окинул взглядом. Сколько было написано за последнее десятилетие — какая-то бумажная лихорадка! Будто важнее дел не нашлось. Все, кому не лень, вдруг пожелали высказаться, закрепить сырой, плохо переваренный сумбур мыслей типографским способом, заявить о себе во всеуслышание. Потом начался естественный отбор. Все эти тонкие брошюрки на ржавой бумаге начала двадцатых, канувшие в поток времени и всеми забытые, то, что составляло суть нашей жизни, теперь только здесь и можно увидеть. Петр зачем-то разыскивал и берег их. Кому они могут понадобиться там, впереди, где и имен наших не станет?
Оголившийся, посветлевший кабинет Олеся прибрала, словно часовню к празднику. Вымыла окно и пол, протерла каждый предмет, поставила на стол пепельницу и вазу с цветами. На ковре над кушеткой, на том месте, где обычно находился штуцер Петра, изъятый при дознании, теперь висела гитара. Все это она проделала без единого слова, будто совершая погребальный обряд…
Ехать им предстояло через Москву, с пересадками. На пустующем перроне были грудой свалены вещи: баулы, чемоданы, картонки. Никита, отчаянно боявшийся опоздать, привез их к поезду задолго до отправления. Олеся сидела на фанерном, туго перевязанном веревкой чемодане, поставленном стоймя на грязном асфальте. Сторожила багаж. Остальные куда-то ушли, и наконец-то они остались вдвоем.
— Деточка, — наконец решился Сильвестр. — Мне… Я хочу поговорить о твоей матери…
— Я все знаю, Гордей Власович. Это Тамара донесла на Юлианова.
— Ну, раз так… — растерялся он.
— И еще я знаю, — перебила она, — все, что будет дальше. Дьявол хозяйничает на этой земле. К нам с Хорунжим он всего лишь заглянул в окно.
— Олеся, ты здорова? — Сильвестр встревожился. Вечер был теплый, но она куталась в теплую вязаную кофту, будто ее знобило. — Ты не простудилась?
— Я чувствую себя хорошо. Не люблю вокзалов, не выношу ожидания.
— Ты напишешь, как вы устроились?
— Никита напишет. Я не любительница…
— Чем собираешься заняться?
— Не знаю, — через силу улыбнулась она. — Петр Георгиевич вырастил меня белоручкой… Сначала мы едем к родителям Никиты, а потом, может быть, переберемся в город. Попробую учить детей музыке.
— Никита тебя любит. Вы оба молодые и сильные. Проживете. Все буде добре.
— Так… — сказала Олеся. — Має бути.
Перрон уже наполнялся разношерстным людом, в основном мешочниками, пробирающимися в Белгород, но были и военные, несколько солидных пар с детьми. Поезд еще не подали, когда показался Никита Орлов, взбудораженный, с пакетами в обеих руках, шарил глазами в толпе — искал Олесю. За ним под руку с ветеринаром спешила Тамара Клименко, и даже издали было видно, что она снова чем-то недовольна.
113 
