118 
Дарина объявилась в Харькове с известием, что Сильвестр арестован и ей посоветовали немедленно исчезнуть из Киева. Связавшись с Таней Шумной, Майя добыла билеты, посадила их в поезд, а сама в безумной тревоге бросилась в Киев — к брату.
Дмитрий уцелел, но остался без работы. Новое руководство издательства пожалело беременную Зинаиду, поэтому какое-то время предстояло жить на ее жалование и на то, чем помогал бывший муж. В доме было спокойно и уютно, готовились к переезду в деревню — на лето сняли дачку под Бучей.
Майя осталась ночевать — будто чувствовала, что им с братом еще долго не случится побыть вместе. Зинаида, неожиданно помолодевшая, с тугим животом-дынькой, не отходила от Мити, однако и ее сморило, и Майя с братом просидели за разговорами почти до рассвета. А в октябре пришла телеграмма: «У нас родилась дочь Женя. Дмитрий убыл месяц назад. Его судьба мне неизвестна. Приезжать не нужно».
Она и не смогла бы приехать. Аресты шли беспрерывно: каждую ночь к писательскому дому подкатывал «воронок» или пара «эмок». И всякий раз она спокойно говорила себе: держись, Майя, это за тобой. Увезли Сабрука, и двое суток она провела с его матерью. Взяли Лохматого, дочь художника Якубовича, доктора Борулиса, актрису Винницкую, Степана Михайленко, совсем мальчишку, студента первого курса юридического. Как-то на лестнице в парадном она столкнулась с Гаркушей. Горбун удивился: «Как, вы еще здесь, Майечка?» И добавил: «Нечего и надеяться, они не уймутся, пока не поставят на колени всех, кто способен связать хотя бы пять слов по-украински…»
По совету Андрея Филиппенко Майя уехала в деревню, к старикам, упрекая себя за малодушие и бессилие, но тут умер отец, спустя три месяца — мать, и несчастья так сгустились, такая тьма безнадежности воцарились вокруг, что она и сама сдала.
Долго болела сердцем, а в конце тридцать шестого, когда вроде бы наступило затишье, возобновила хлопоты о Юлианове и съездила повидаться с Зинаидой и маленькой племянницей. Участь Павла так и оставалась неясной; через Юлию Рубчинскую удалось узнать, что арестованные в тридцать третьем и в начале тридцать четвертого по обвинению в контрреволюционной деятельности получали небольшие сроки, но где все они сейчас — неизвестно. Балий, к этому времени занявший пост наркома внутренних дел, не пожелал говорить об этом с женой.
Мите шили 58–15 — «мягкую статью» с формулировкой «пропаганда и агитация в направлении помощи международной буржуазии». Зинаида, в свою очередь, нажала на бывшего супруга, и тот, приведя в действие связи на самом верху, устроил ей свидание с Митей перед отправкой на этап. Зинаида пришла с дочерью. «Он выглядел все тем же, — сообщила она позднее Майе, — только сильно похудел. Ему инкриминируют какую-то чушь. Говорит, что не подписал ни единой бумажки… Расспрашивал о вас. Радовался малышке. Успел шепнуть, что Сильвестра расстреляли без суда на следующий день после ареста. Что еще один известный литератор — Губа — сошел с ума в камере, но все равно пошел по этапу».
Потом Зинаида еще писала Дмитрию. Ответ пришел нескоро, он просил прислать чесноку, чаю, теплый шарф и бумагу с цветными карандашами. Все получил, но из карандашей дошел только один — черный. Относительно здоров, правда, шатаются зубы и кровоточат десны…
До ареста в тридцать седьмом Майя тоже успела получить от Мити два письма: первое с карандашным рисунком — тундра, какая-то чахлая растительность — и с благодарностью за валенки, и последнее — трогательно нежное, с просьбой поберечь себя. Письма эти, конечно, пропали…
Теперь был июнь пятьдесят четвертого. Уже три года как перестали приходить письма от брата. В последние месяцы войны он писал жене в Ташкент, позже, когда она с детьми вернулась из эвакуации, — домой, на Подол. Зинаида постарела, но была по-прежнему полна энергии. Ее старшая дочь жила в доме отца, а младшая дочь и сын, окончивший биологический, остались с матерью. Гольцер по-прежнему работала в издательстве, заведовала отделом, а в свободное время кормила, обстирывала и опекала свое семейство. Подрастал внук, сын-аспирант писал диссертацию.
Майя поселилась с племянницей Женей. Черноглазая, в мать, странноватая девушка, повадками и белокурой, вечно растрепанной гривой, до удивления походила на юного Митю. После школы племянница наотрез отказалась учиться дальше, работала курьером у матери в издательстве и постоянно где-то пропадала.
118 
