40 
— Разве это так ужасно? — спросил ее Алим. — Я позабочусь о вас обеих.
Габи смотрела на него в упор.
— Ты можешь часто приезжать сюда, но все равно развивать свою карьеру…
Габи презрительно фыркнула.
— Помнится, ты мне уже обещал один раз помощь в карьере. Но долго это обещание не протянуло.
Ей до сих пор было больно; одно воспоминание вернуло ей всю боль, которую Алим причинил.
— «Гранде Лючия» все равно продана.
— Контракты еще не подписаны.
Это ее не успокаивало; Бастиано был другом Алима, но для Алима это имело мало значения. Он был безжалостен, когда хотел получить желаемое.
Но не в этот раз.
— Я не хочу работать на тебя, — сказала Габи уверенно. — Я хочу сделать карьеру сама.
— Ты сможешь это сделать и все равно часто видеться со мной.
— Где?
— В основном здесь, — сказал он. — А когда в Зетлехане все нормализуется, я смогу проводить больше времени с тобой и Лючией в Риме…
— Ты имеешь в виду — когда ты женишься и родится наследник?
— Да.
Даже если ее такая жизнь приводила в ужас, он был так воспитан.
— Когда так поступил твой отец, тебе это не понравилось, — отметила она.
— Тогда я не знал, что и он, и моя мать организовали все к своему комфорту. — Он коротко рассказал, как узнал, что мать вела куда более счастливую жизнь, чем он думал. — А мы можем все сделать еще лучше.
Он умел подсластить пилюлю; сейчас, когда ветра трепали стены шатра, Габи почти могла представить здесь свою маленькую семью. Но потом она вспомнила, как Флер сидела в одиночестве; подумала обо всех, кого ранит их запретная любовь.
— Я не стану так поступать с твоей женой, — сказала она. — И с нашим ребенком.
— Ты лишишь ее возможности видеться с отцом?
— Ни за что, — сказала Габи. — Ты сможешь навещать ее когда захочешь.
На словах она была смелее, чем в мыслях; но Алим и не оставил ей времени подумать.
— Я хочу, чтобы ты переехала в «Гранде Лючию».
— Ты же ее продаешь.
— Бастиано не станет выгонять гостей. Ты переедешь туда немедленно.
— Нет. — Алим пытался втянуть ее в свой мир, но она не собиралась этого ему позволять. — Я не стану твоей любовницей или фавориткой.
Она перевернулась на бок, спиной к нему.
— Габи, только подумай…
— Нет. — Она плакала; Алим лишал ее сил. — Ты что, не слушал, что я говорю?
— Я все слышал, — Алим прижался к ней сзади, обнимая за талию и касаясь губами рта, — но я думаю, что нам нужно еще поговорить.
В этой позе нельзя было не заметить твердость, прижимающуюся к ней сзади, и Габи понимала, что скоро повторится восхитительное слияние. Не на один раз, а на всю жизнь…
— Нет. Я должна вернуться к дочке.
Наедине с ним, в пустыне, она чувствовала себя потерянной и несдержанной. Она приняла решение.
— Я не стану твоей фавориткой.
Несмотря на принятое решение, его ласка могла переубедить ее. Поэтому Габи выбралась из широкой постели, прежде чем снова поддалась его чарам.
— Вернись в кровать, — сказал Алим.
Он раскинулся на покрывалах, обнаженный, прекрасный; Габи никогда не было так тяжело сопротивляться требованию.
— Я снова лягу с тобой в постель, только если стану твоей женой.
— Женой? — по тону Алима было очевидно, что это невозможно. — Я тебе предлагаю…
— Я не хочу становиться твоей фавориткой, Алим.
— Ну же, — сердито возразил он. — Ты хочешь, чтобы я разрушил столетия исторической традиции только ради тебя?
Несколько месяцев назад она отступила бы, извинилась бы за излишнюю напористость. Но теперь у нее был ребенок, о котором надо было заботиться.
Хотя он и не предлагал ей свою любовь, но эта любовь делала ее сильнее.
— Я не просто этого хочу, — решительно ответила она. — Я на этом настаиваю.
— Вот как, правда?
— Да. А сейчас я хочу уехать.
Алим не двигался.
— Я сказала…
— Я тебя слышал.
Он поднялся с кровати; и реальный мир вторгся в пределы их уединенного убежища, когда Алим взял телефон.
— Вертолет прибудет в течение часа.
Габи облегченно выдохнула; но облегчение было коротким.
— А теперь, — сказал он, — возвращайся в постель.
Глава 14
Возвращение в Рим должно было бы быть прекрасным. Габи снова взяла дочь на руки; забрала ее из дома матери в свою квартиру и опустила шторы, чтобы отгородиться от мира в их маленьком убежище.
Но покой был хрупким и в любой момент мог быть разрушен — и будет разрушен, в этом Габи не сомневалась.
40 
