Пятая

•                    Меня, как реку,
• Суровая эпоха повернула.
• Мне подменили жизнь. В другое русло,
• Мимо другого потекла она,
• И я своих не знаю берегов.
• О, как я много зрелищ пропустила,
• И занавес вздымался без меня
• И так же падал. Сколько я друзей
• Своих ни разу в жизни не встречала,
• И сколько очертаний городов
• Из глаз моих могли бы вызвать слезы,
• А я один на свете город знаю
• И ощупью его во сне найду.
• О сколько я стихов не написала,
• И тайный хор их бродит вкруг меня
• И, может быть, еще когда-нибудь
• Меня задушит...
• Мне ведомы начала и концы,
• И жизнь после конца, и что-то,
• О чем теперь не надо вспоминать.
• И женщина какая-то мое
• Единственное место заняла,
• Мое законнейшее имя носит,
• Оставивши мне кличку, из которой
• Я сделала, что можно.
• Я не в свою, увы, могилу лягу.

• Но иногда весенний шалый ветер,
• Иль сочетанье слов в случайной книге,
• Или улыбка чья-то вдруг потянут
• Меня в несостоявшуюся жизнь.
• В таком году произошло бы то-то,
• А в этом – это: ездить, видеть, думать,
• И вспоминать, и в новую любовь
• Входить, как в зеркало, с тупым сознаньем
• Измены и еще вчера не бывшей
• Морщинкой...
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
• Но если бы откуда-то взглянула
• Я на свою теперешнюю жизнь,
• Узнала бы я зависть наконец...

2 сентября 1945

Фонтанный Дом (задумано еще в Ташкенте)

Шестая

• Есть три эпохи у воспоминаний.
• И первая – как бы вчерашний день.
• Душа под сводом их благословенным,
• И тело в их блаженствует тени.
• Еще не замер смех, струятся слезы,
• Пятно чернил не стерто со стола —
• И, как печать на сердце, поцелуй,
• Единственный, прощальный, незабвенный…
• Но это продолжается недолго...
• Уже не свод над головой, а где-то
• В глухом предместье дом уединенный,
• Где холодно зимой, а летом жарко,
• Где есть паук и пыль на всем лежит,
• Где истлевают пламенные письма,
• Исподтишка меняются портреты,
• Куда как на могилу ходят люди,
• А возвратившись, моют руки мылом
• И стряхивают беглую слезинку
• С усталых век – и тяжело вздыхают...
• Но тикают часы, весна сменяет
• Одна другую, розовеет небо,
• Меняются названья городов,
• И нет уже свидетелей событий,
• И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
• И медленно от нас уходят тени,
• Которых мы уже не призываем,
• Возврат которых был бы страшен нам.
• И, раз проснувшись, видим, что забыли
• Мы даже путь в тот дом уединенный,
• И, задыхаясь от стыда и гнева,
• Бежим туда, но (как во сне бывает)
• Там все другое: люди, вещи, стены,
• И нас никто не знает – мы чужие!

• Мы не туда попали... Боже мой!
• И вот когда горчайшее приходит:
• Мы сознаем, что не могли б вместить
• То прошлое в границы нашей жизни,
• И нам оно почти что так же чуждо,
• Как нашему соседу по квартире,
• Что тех, кто умер, мы бы не узнали,
• А те, с кем нам разлуку Бог послал,
• Прекрасно обошлись без нас – и даже
• Всё к лучшему...

5 февраля 1945

Фонтанный Дом

Седьмая

• А я молчу, я тридцать лет молчу.
• Молчание арктическими льдами
• Стоит вокруг бессчетными ночами,
• Оно идет гасить мою свечу.
• Так мертвые молчат, но то понятно
• И менее ужасно. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

• Мое молчанье слышится повсюду,
• Оно судебный наполняет зал,
• И самый гул молвы перекричать
• Оно могло бы, и подобно чуду
• Оно на всё кладет свою печать.
• Оно во всем участвует, о Боже!
• Кто мог придумать мне такую роль?
• Стать на кого-нибудь чуть-чуть похожей,
• О Господи! – мне хоть на миг позволь.
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
• И разве я не выпила цикуту,
• Так почему же я не умерла
• Как следует – в ту самую минуту?
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..
• Нет, не тому, кто ищет эти книги,
• Кто их украл, кто даже переплел,
• Кто носит их, как тайные вериги,
• Кто наизусть запомнил каждый слог
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
• Нет, не к тому летит мое мечтанье,
• И не тому отдам я благодать,
• А лишь тому, кто смел мое молчанье
• На стяге очевидном – написать,
• И кто с ним жил, и кто в него поверил,
• Кто бездну ту кромешную измерил
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
• Мое молчанье в музыке и песне
• И в чьей-то омерзительной любви,
• В разлуках, в книгах...
•                         В том, что неизвестней
• Всего на свете. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
• Я и сама его подчас пугаюсь,
• Когда оно всей тяжестью своей
• Теснит меня, дыша и надвигаясь.
• Защиты нет, нет ничего – скорей.
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
• Кто знает, как оно окаменело,
• Как выжгло сердце и каким огнем,
• Подумаешь! Кому какое дело,
• Всем так уютно и привычно в нем.
• Его со мной делить согласны все вы,
• Но все-таки оно всегда мое
• . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..
• Оно мою почти сожрало душу,
• Оно мою уродует судьбу,
• Но я его когда-нибудь нарушу,
• Чтоб смерть позвать к позорному столбу.

1958—1964

  92