Последние отзывы

  77  

А Миша знал, что это за тоска. Он когда-то затосковал в Архангельске. Потом, в Москве, когда было трудно или безрадостно, он тосковал по Архангельску, по родителям, по своей комнате в родительской квартире, в которой он в своё время тоже успел потосковать. Потом тосковал от неустроенности жизни в съёмных квартирах и от страха, что такая жизнь и будет продолжаться всегда. Мише казалось, что он очень много тосковал в жизни. Но последние несколько лет такая тоска не посещала его. Ему было трудно, хлопотно, утомительно и часто нервозно, но только не тоскливо. И когда он жил в Юлиной квартире на Кутузовском, ему бывало всяко, только не тоскливо.

Он смотрел во двор и боролся с тоской. Бороться не получилось, и он вернулся с балкона в тепло и тёмную тишину своего жилья.

А Миша вообще не любил смотреть с балконов или выглядывать в открытые окна и смотреть вниз. Его не пугала высота. Он просто не любил смотреть с высоких этажей вниз. И Миша знал про себя, что это у него не какая-то странная и невнятная фобия. Вид двора или улицы с балкона или из окна, когда смотришь строго вниз, не осматриваешься по сторонам, а смотришь строго вниз, пугал Мишу, и пугал с давних пор. Это был очень конкретный и определённый страх. Просто Мише вспоминалось страшное событие, произошедшее давно, но ужас давнего переживания не прошёл. По причине этого же страха и воспоминаний Миша с давних пор не поднимался на крыши городских домов, не лазил на чердаки, и даже вид лестниц, люков и дверей, ведущих на чердак, заставлял Мишу ёжиться от холодного и страшного воспоминания… И он знал, что это воспоминание с ним останется навсегда.

***

То, что Мише вспоминалось, произошло давно, ему тогда было пятнадцать лет. Но ещё раньше он почувствовал, что такое «навсегда», и как это страшно, и как он бессилен в связи с этим.

Мише было лет десять – одиннадцать, он точно не помнил. Он летел с родителями и братом Димой самолётом куда-то на юг. Конечно, его пустили к окну, ещё маленькому Диме окно было безынтересно. Перед взлётом стюардесса давала конфеты. Можно было взять без ограничения. Миша взял штук пять, хотя хотел взять больше, но постеснялся. Конфеты были кислые. Их нужно было сосать, чтобы не закладывало уши и не тошнило. Так ему когда-то, когда он в первый раз в жизни летел на самолёте, объяснил отец. Так Миша это и запомнил навсегда. Уши при взлёте закладывало, но не тошнило. Мише даже было как-то обидно. Он не хотел, чтобы его затошнило, но что-то необычное в себе заметить хотел. Но только закладывало уши, да и то не сильно. Зато конфеты были кислые, ребристые, и в процессе сосания они царапали нёбо.

У Миши тогда было прекрасное настроение. В Архангельске накрапывал дождик и было пасмурно. А самолёт прорвался сквозь тяжёлые облака, и вспыхнуло ясное солнышко и синее небо. Всё это тогда обрадовало ощущением настоящего тёплого лета, которое в том году всё никак в Архангельске не хотело наступать.

Миша смотрел в иллюминатор на белые облака, которые красивой мягкой и бугристой равниной уходили до фантастического горизонта. И вдруг он увидел несколько чёрных точек или, можно сказать, чёрточек, похожих на пылинки, ворсинки или на крошечные обрывки тоненьких волосков. Сначала ему показалось, что эти точки или чёрточки – это царапинки или грязь на стекле иллюминатора. Но потом он заметил, что, когда переводит взгляд с места на место, эти чёрточки ползут в том же направлении, что и взгляд. Миша посмотрел на салон самолёта, на родителей, на кресло, находящееся перед ним, точки исчезли. Он снова поглядел на синее небо в круглом окне, точки и чёрточки обнаружились. Миша подумал, что, может, это пылинки попали ему в глаза. Он потёр глаза кулаками, снова открыл их и посмотрел в иллюминатор. Черточки и точки оказались на месте. Миша моргал усиленно и тёр глаза, ничего не помогало.

– Тебе что-то в глаз попало? – спросил отец.

– Да, – ответил Миша, – что-то попало и мешает смотреть.

– В который попало? Дай-ка я посмотрю, – сказал отец и наклонился к Мише. Он долго всматривался в Мишины глаза, поворачивая ему лицо, чтобы на него лучше падал свет. – Ничего там нет. Сходи, промой глаза холодной водой, и станет легче. Но ни реснички, ни соринки я не увидел.

Миша в туалете тщательно промыл глаза холодной водой, он даже плескал водой в лицо, стараясь держать глаза открытыми.

Чёрточки и точки не исчезли. Он ни о чём другом думать не мог, елозил в своём кресле, то смотрел в окно, то в салон. Ему страшно хотелось, чтобы назойливые чёрные чёрточки исчезли.

  77