15 
- …И я плачу за ужин.
ТРЕМЕНС:
- Знаток картин волнуется… Довольно
- с судьбой шутить: давай сюда платок!
ДАНДИЛИО:
- Как так — давай? Он нужен мне — чихаю,
- он в табаке, он сыроват; к тому же
- простужен я.
ТРЕМЕНС:
- Э, проще мы устроим!
- Вот — с картами…
ГАНУС:
(бормочет)
- Я не могу…
ТРЕМЕНС:
- Скорей,
- какая масть?
МОРН:
- Ну что же, я люблю
- цвет алый — жизнь, и розы, и рассветы..
ТРЕМЕНС:
- Показываю! Ганус, стой! вот глупый —
- бух в обморок!..
ДАНДИЛИО:
- Держите, ух, тяжелый!
- Держите, Тременс, — кости у меня
- стеклянные. А, вот — очнулся.
ГАНУС:
- Боже,
- прости меня…
ДАНДИЛИО:
- Пойдем, пойдем… приляжем…
(Уводит его в спальню.)
МОРН:
- Он рокового повторенья счастья
- не вынес. Так. Восьмерка треф. Отлично.
(К Эдмину.)
- Бледнеешь, друг? Зачем? Чтоб выделять
- отчетливее черный силуэт
- моей судьбы? Отчаянье подчас —
- тончайший живописец… Я готов.
- Где пистолет?
ТРЕМЕНС:
- Пожалуйста, не здесь.
- Я не люблю, чтоб в доме у меня
- сорили.
МОРН:
- Да, вы правы. Спите крепко,
- почтенный Тременс. Дом мой выше. Выстрел
- звучнее в нем расплещется, и завтра
- заря взойдет без моего участья{18}.
- Пойдем, Эдмин. Я буду ночевать
- у Цезаря.
Морн и Эдмин, первый поддерживая второго, уходят.
ТРЕМЕНС:
(один)
- Спасибо… Мой озноб
- текучею сменился теплотою…
- Как хороши — предсмертная усмешка
- и отсвет гибели в глазах! Бодрится,
- играет он… До самого актера
- мне дела нет, но — странно — вот опять
- сдается мне, что слышу голос этот
- не в первый раз: так — вспомнится напев,
- а слов к нему не вспомнишь; может статься
- их вовсе нет; одно движенье мысли —
- и сам напев растаял… Я доволен
- сегодняшним разнообразным действом,
- личинами неведомого. Так!
- Доволен я — и ощущаю в жилах
- живую томность, оттепель, капели…
- Так! Вылезай, бубновая пятерка,
- из рукава! Не знаю, как случилось,
- но, жалости мгновенной повинуясь,
- я подменил ту карту, что схватил —
- малиновые ромбы — той, другой,
- что показал. Раз-два! Восьмерка треф! —
- пожалуйте! — и выглянула смерть
- из траурного клевера на Морна!
- Пока глупцы о розах говорят —
- мазком ладони, перелетом пальцев
- так быстрая свершается судьба.
- Но никогда мой Ганус не узнает,
- что я схитрил, что выпала ему,
- счастливцу, смерть…
- Из спальни возвращается Дандилио.
ДАНДИЛИО:
- Ушли? А вот проститься
- со мной забыли… Эта табакерка —
- старинная… Три века табаку
- не нюхали: теперь опять он в моде.
- Желаете?
ТРЕМЕНС:
- Что с Ганусом? Припадок?
ДАНДИЛИО:
- Так, пустяки. Приник к постели, что-то
- бормочет и выбрасывает руки,
- как будто ловит за края одежд
- невидимых прохожих.
ТРЕМЕНС:
- Пусть, — полезно.
- Научится.
ДАНДИЛИО:
- Да, всякое зерно
- годится в житницу души, вы правы…
ТРЕМЕНС:
- Я разумел иначе… А, шаги
- моей влюбленной Эллы! Знаю, знаю,
- куда она ходила…
Входит Элла.
ЭЛЛА:
- Дандилио!
ДАНДИЛИО:
- Что, милая, что, легкая моя?..
ЭЛЛА:
- Остались щепки… щепки!.. Он… Клиян…
- О, Господи… Не трогайте! Оставьте…
- Я — липкая… Я вся холодной болью
- пропитана. Ложь! Ложь! Не может быть,
- чтоб это вот звалось блаженством. Смерть,
- а не блаженство! Гробовою крышкой
- задели душу… прищемили… больно…
ТРЕМЕНС:
- То — кровь моя. Пускай она поплачет.
ДАНДИЛИО:
- Ну вот… Ну вот… Дай отодвину локон…
- Жемчужины и розы на щеках,
- блеск, волосы, росистые от снегу…
- Ты — глупая. Все хорошо. Играя,
- ребенок поцарапался — и плачет.
- Жизнь обежит, шумя летучим платьем,
- все комнаты, как молодая мать,
- падет перед ребенком на колени,
- царапинку со смехом поцелует…
Занавес
15 
