47 
Я верю, что родилась лесбиянкой, — следовательно, приходится считать, что люди с традиционной ориентацией тоже такие от рождения. Но я также верю, что можно влюбиться в человека, — само собой разумеется, что иногда это парень. Иногда девушка. Я часто задаюсь вопросом, что буду делать, если величайшей любовью моей жизни окажется все-таки мужчина. Любишь же человека за то, кем он является, а не за то, что он голубой или лесбиянка?
Не знаю. Но я точно знаю, что нахожусь на том этапе своей жизни, когда важнее «навсегда», а не «здесь и сейчас».
Я понимаю, что человек, которому я подарю последний поцелуй, во сто крат важнее того, которому я подарила первый.
И я также знаю, что лучше не мечтать о том, что несбыточно.
Я сижу за письменным столом и не могу сосредоточиться на работе.
Каждые две минуты я смотрю на часы в углу экрана компьютера. Без пятнадцати час — а это означает, что операция Зои уже давно закончилась.
Ее мама сейчас в больнице. Я хотела тоже туда поехать, но не решилась: а вдруг мой поступок покажется странным? В конце концов, сама Зои меня не приглашала. А я не желаю навязываться, если она хочет побыть только с мамой.
Но меня раздирают противоречия: может быть, она не просила меня приехать, потому что не хотела, чтобы я чувствовала себя обязанной навестить ее в больнице?
Что, разумеется, полнейшая ерунда.
Без четырнадцати час.
В минувшие выходные мы с Зои ходили в художественный музей при Род-Айлендской школе искусств. Современная выставка представляла собой пустой зал, по периметру которого стояли картонные коробки. Я присела на одну, но на меня тут же зашикал смотритель музея, и я поняла, что случайно стала частью выставки.
— Можешь считать меня мещанкой, — сказала я, — но мне больше нравится любоваться живописью на полотнах.
— Всему виной Дюшан, — ответила Зои. — Парень взял писсуар, подписал его и выставил в семнадцатом году в качестве предмета искусства, который назвал «Фонтан».
— Шутишь?
— Нет, — сказала Зои. — Недавно этот горшок как предмет, оказавший на искусство огромное влияние, назвали примерно пятьсот специалистов.
— Видимо, так случилось потому, что человек должен понимать, что предметом искусства может стать что угодно — например, ночной горшок или картонная коробка, — если поместить этот предмет в музей?
— Да. Именно по этой причине, — с серьезным лицом ответила Зои, — я жертвую свою матку анатомическому театру.
— Убедись, что там будут стоять еще картонные коробки. А в зале будет окно. Тогда экспонат можно будет назвать «Матка с пейзажем».
Она засмеялась, но как-то тоскливо.
— Скорее уж «Пустая матка», — возразила Зои, и пока она не погрузилась в собственные мысли, я потащила ее на улицу в кафе, где варят самое изумительное латте с пенкой, которую поистине можно считать искусством.
Без десяти час.
Интересно, Дара позвонит мне, когда Зои привезут из операционной? Я к тому, что вполне естественно с моей стороны удостовериться, что она легко перенесла операцию. Я убеждаю себя, что отсутствие новостей не означает, что произошло что-то непредвиденное.
Я из тех людей, которые склонны предполагать худшее. Когда мои друзья куда-нибудь летят, я проверяю, что самолет приземлился, чтобы убедиться, что не случилось авиакатастрофы. Когда я покидаю город, то выключаю из розеток все приборы: а вдруг случится скачок напряжения?
Я загружаю на компьютере главную страницу сайта больницы, в которой Зои делают операцию, набираю в поисковике словосочетание «лапароскопическая гистерэктомия» и читаю перечень возможных осложнений.
Когда звонит телефон, я коршуном бросаюсь на трубку.
— Да?
Но звонит не Дара и не Зои. Голос чуть слышен, такой слабый, что едва различимы слова звонящего.
— Звоню, чтобы попрощаться, — шепчет Люси Дюбуа.
Эта девочка, девятиклассница, о которой я говорила Зои несколько недель назад, страдает от затянувшейся депрессии. Она уже не первый раз звонит мне в трудную минуту.
Но впервые ее голос едва слышен. Как будто она под водой и быстро идет ко дну.
— Люси! — кричу я в трубку. — Ты где?
Я слышу, как гудит поезд и вдалеке раздается колокольный звон.
— Передайте всему миру, — бормочет Люси, — что я сказала: «Пошли вы все!»
Я беру лист, где ежедневно отмечается посещаемость: напротив Люси Дюбуа, словно пророчество, стоит «отсутствует».
Удивительное ощущение, когда спасаешь чужую жизнь.
47 
