62 
– Товарищ полковник, – воспользовавшись возникшей паузой, заговорил я, – не берите каспийскую сельдь!
– Почему? – удивился Тараненко.
– Там… всякое в банке может оказаться…
– А-а,.. – понимающе улыбнулся полковник. – Всякое, говоришь… Ясно… – и погрозил мне толстым указательным пальцем, словно я был расшалившийся мальчуган в детском садике.
– Ты что, не веришь, что я – магазин? – взволнованно и обиженно заговорил казах. – На, смотри, у меня патент есть, тавар есть… Иди пакупай…
Полковник, улыбаясь, мотнул головой, рассмеялся, еще раз мотнул головой и пошел прямиком через яму, мимо нас, к верблюду-магазину, сжимая в одной руке пистолет, в другой – зеленую купюру и остановился прямо перед верблюдом.
– Пять банок крабов, – сказал он твердо, протягивая казаху зеленую десятку.
Казах ударил пяткой по внутренней коленке передней ноги верблюда и тот послушно лег на песок, сначала передними ногами, потом задними. Продавец открыл одно из отделений большого баула, полез внутрь чуть ли не головой. Вытащил консервы. Выложил их на песок в шеренгу.
– На, считай, – обернулся он к покупателю. – Раз, два, три, четыре, пять, – он словно пронумеровал каждую консервную банку, переводя указательный палец с одной на другую.
Потом достал из кармана джинсовой рубашки калькулятор. Что-то бормоча себе под нос по-казахски, произвел счетные действия и, снова подняв глаза на полковника, произнес:
– Десять долларов. Полковник усмехнулся.
– А я тебе сколько даю? – спросил он, приблизив купюру чуть ли не к носу казаха.
– Десять, – кивнул казах, принимая банкноту. Тараненко поставил банки в стопочку и взял в руки. Подошел ко мне. Опустил консервы на песок и вдруг посмотрел на свою правую руку, в которой все еще держал пистолет.
– Тьфу, – сказал. – А я думаю, чего рука болит…
Он расстегнул молнию на своей адидасовской курточке и вложил пистолет в кобуру, висевшую слева под мышкой. Закрыл молнию и обратился ко мне.
– Скажи, ты же из Киева один поехал! Откуда казашка взялась?
– В пустыне нашел, – ответил я полковнику. – Заснул один, проснулся вдвоем.
Полковник усмехнулся, потом обвел взглядом край расширенного раскопа, диаметр которого дошел уже метров до десяти. Увидел мумию.
– А это шо? – спросил он.
– Мумия, – ответил я. – Старая. От нее корицей пахнет…
– Корицей? – Полковник сделал шаг к мумии. – Корицей…
Он тяжело вздохнул.
Я глянул на Петра, который расслабленно стоял, наблюдая за полковником.
Справа от него, ни на что не обращая внимания, спиной к нам на корточках сидела Галя и продолжала осыпать край ямы.
– Да, – подумал я. – Что-то наш полковник уже ни на кого не наводит страх…
А полковник тем временем опустился на корточки перед мумией, рассмотрел ее внимательно, принюхался. Потом заметил мумифицированный член. Судя по тому, что никаких вопросов не задал, сам все понял или пришел к удовлетворительному для себя выводу.
– Тут вроде все кругом корицей пахнет, – произнес он задумчиво, поднимаясь с корточек. – Сильный запax… Очень сильный…
Я принюхался. То ли мой нос уже так привык к этому запаху, что принимал его за чистый воздух, то ли обоняние у полковника было сильнее моего.
– Сильный… – повторил он задумчиво, и я вдруг понял, что имеет в виду полковник Тараненко – то, что этот запах корицы обладает какой-то таинственной силою, и именно эта сила изменила Петра, смягчила его характер, убрала его настороженную агрессивность. Сила украинского духа, передающаяся этим запахом, который если и вызывал у меня раньше какие-то ассоциации, то только кулинарного плана – вот та сила, которую ощущал на себе полковник.
– Пэтро, подывысь! – прозвучал вдруг голос Гали, негромкий и удивленный.
Петр присел рядом с ней на корточки, и они оба что-то рассматривали. К ним подошел полковник, остановился. Я тоже поспешил к месту очередной находки.
Галя держала в руке часы с кожаным ремешком. Петр взял их у нее, очистил от налипшего песка, присмотрелся к циферблату.
– «По-бе-да», – прочитал он на циферблате, потом покрутил в руках, рассматривая. Его лицо выражало полное недоумение.
– Петр, там что-то на задней стенке, – сказал я, заметив выгравированную надпись.
Он поднес часы к глазам, прищурился – стальная стенка блеснула на солнце.
– «Майору Науменко Виталию Ивановичу от сослуживцев. Киев, 1968 год», – прочитал он.
62 
