72 
— Каким же, можно полюбопытствовать?
— Конечно. Я ведь не оставлял Регину без присмотра. Их телефонные разговоры с Виктором и отчасти переписка мною фиксировались и копировались. У меня также хранились магнитофонные записи их разговоров, в том числе и относительно предполагаемого развода со мной. Я стал звонить Виктору, когда Регина была в Мюнхене, однажды застал ее одну и сказал, что у меня в руках черновик ее письма к Гурнову. У меня их, кстати, было несколько — ох и глупости же она ему писала! Конечно, уже сам факт ее пребывания в квартире Виктора рано утром говорил сам за себя. Зная ее потребность в романтических переживаниях, я заявил, что не намерен мешать их счастью и уйду из ее жизни, но ни детей, ни денег она после развода не получит. Я тут же уехал из Берлина якобы в деловую поездку, и возвратившаяся из Мюнхена Регина дома меня не застала. Меня не было неделю, и этой недели ей хватило, чтобы принять правильное решение. Вернувшись домой, я застал на пороге кроткую раскаивающуюся женушку, и на этом их роман с Виктором был закончен. Я полагаю, что этого урока ей хватит как минимум на несколько лет. Более того, я надеюсь, что следующей голодной вспышки следует ждать не раньше сорока лет. Что ж, придется тогда подыскать ей второго Виктора Гурнова.
— Да, вы действительно заботливый муж! — с очень хорошо скрытым сарказмом сказала Апраксина. Равич его не заметил или сделал вид, что не заметил. — Теперь многое разъяснилось. Остается выяснить еще один немаловажный вопрос. По поводу своего отъезда перед возвращением жены из Мюнхена вы сказали, что уехали «якобы в деловую поездку». Не значит ли это, что у вас нет алиби на эту неделю?
— Ну что вы, конечно, есть! Но вы должны мне обещать, что до Регины это не дойдет.
— У меня нет никакой охоты интересоваться вашей личной жизнью. Но, как вы понимаете, алиби должно быть установлено, и если оно подтвердится — за пределы следствия это не выйдет.
— Я был в Словении со своей любовницей Катариной Ленц из Лейпцига на соревнованиях на кубок мира по беговым лыжам.
— Вы бегаете на лыжах?
— Не я — Катарина. Она была участницей этих соревнований, а я на них присутствовал в качестве ее штатного болельщика.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— Вся германская сборная, включая тренера.
— И вы всю неделю были там?
— Я не пропустил ни одного дня соревнований!
— И у вас сохранились какие-нибудь подтверждающие документы?
— Практически все отражено на моем банковском счете, — вздохнул Артур Равич, — ведь я везде расплачивался виза-картой, а также каждый день брал наличные в денежных автоматах. Мы можем зайти в банк и взять распечатку.
— Очень хорошо, мы так и сделаем. Кто еще может подтвердить, что вы находились именно в Словении?
— Моя секретарша и мой помощник: они звонили мне каждый день, и я им тоже звонил — бизнес есть бизнес!
— Бы можете записать мне их имена и телефоны?
— Охотно!
Равич достал блокнот, сделал в нем несколько записей, вырвал листок и протянул его Апраксиной. Она взглянула на него.
— О, вы даже записали мне телефон и адрес вашей любовницы!
— Почему бы нет? Мы же договорились, что это не выйдет за рамки следствия.
— По возможности.
— Пусть будет «по возможности».
— Ну что ж… У меня больше нет к вам вопросов, господин Равич.
— А если появятся — вот моя визитка.
— Спасибо.
И на этом они расстались.
Оставшись одна, Апраксина широко открыла окно и впустила в номер относительно свежий воздух с Кудам. Потом она пошла в ванную комнату, приняла душ и только после этого вернулась в номер, закрыла окно и позвонила инспектору Миллеру в Мюнхен. Она проинформировала его коротко о беседах с супругами Равич.
— Что вы собираетесь делать дальше, графиня? — спросил Миллер.
— Как что? — удивилась Апраксина. — Сейчас я лягу и постараюсь хорошо выспаться перед дорогой, а завтра утром я вылетаю в Тель-Авив. Вы разве забыли? Я позвоню вам оттуда, инспектор, после встречи с Людмилой Гурновой. А у вас есть новости?
— Кое-что есть. Пистолет, найденный в квартире убитого Гурнова, оказался зарегистрированным. Но не в Мюнхене и даже не в Германии, а во Франции. Но зарегистрирован он на мюнхенского жителя и даже вашего соотечественника.
— И кто же это такой?
— Некто Георгий Измайлов, музыкант. Вам это имя ничего не говорит?… Почему вы молчите, графиня? Алло, алло! Вы меня слышите?
72 
