75 
Слева от черного резного иконостаса на массивных подставках стояли два больших гроба темного дерева, а над ними висели иконы святых преподобномучениц — великой княгини Елизаветы Федоровны и инокини Варвары. Приложившись к мощам, помещавшимся в ковчежцах на крышках гробов, Апраксина опустилась на колени и со страхом и умилением помолилась святым преподобномученицам, прося у них прощения и помощи.
Из алтаря вышел седокудрый старенький священник отец Нектарий и начал провозглашать ектенью. «Господи помилуй!» — трижды вторил хор каждому прошению, отчего эта ектенья так и называлась сугубою, то есть усиленной. Сугубая ектенья сменилась просительной, и Елизавета Николаевна, вторя хору, шептала после каждого прошения: «Подай, Господи!», как всегда с особенным чувством повторяя слова прошения о кончине «христианской, безболезненной, непостыдной, мирной и доброго ответа на Страшном Суде Христовом». Чего уж там, пора было и ей, суетной старухе, думать о скоро предстоящей кончине…
И хотя собиралась она, раз уж довелось ей так неожиданно попасть в это дивное место, на службе только молиться, молиться и молиться, вскоре мысли ее вернулись к цели ее путешествия на Святую Землю. «Ох, грешница я великая, Господи, прости меня!» — сокрушалась она, незаметно поглядывая в сторону женщин в мирском платье: она рассудила, что за такой короткий срок пребывания в обители Людмила Гурнова навряд ли успела стать даже и послушницей. И вскоре она узнала ее. Гурнова была в длинной темно-синей юбке, мешковатой черной кофте и накинутом на плечи сером пуховом платке, какие привозили на продажу эмигранты и гости из России. На голове ее был просто, по-крестьянски повязан белый ситцевый платок. Гурнова держала в руках раскрытую книгу и читала по ней, шевеля губами и хмуря брови на трудных местах.
«Еще только учится читать по-церковно-славянски», — догадалась Апраксина.
После службы, когда насельницы монастыря молча и чинно направились в трапезную, Елизавета Николаевна подошла к игуменье, на удивление молодой, светлоликой и худенькой. Представившись сотрудницей германской криминальной полиции, она попросила разрешения переговорить с находящейся в монастыре Людмилой Гурновой.
— С ее бывшим мужем произошло несчастье…
— Он умер? — тихо спросила игуменья.
— Да. И я должна сообщить об этом Людмиле Гурновой, а кроме того задать ей несколько вопросов.
— Ну что ж, поговорите с нею, конечно, — Игуменья подозвала к себе полную монахиню, возившуюся у свечного ящика. — Мать Александра, проводи, будь добра, гостью в свой кабинет, пусть она там посидит, а ты пошли к ней Людмилу. И распорядись, чтобы Людмиле оставили ужин в трапезной. Когда они закончат разговор, проводи нашу гостью за ворота, к стоянке такси. — Настоятельнице явно не слишком понравилась цель посещения. Ну что ж, этого надо было ожидать…
Крохотный кабинетик матери Александры был по трем стенам заставлен стеллажами с папками и книгами, а четвертую стену занимали входная дверь и окно, да еще маленькая вешалка возле двери, на которой висела вязаная кофта, черная, конечно. Посередине стоял письменный стол с чайником и кружкой на краю и стопками бумаг; по обе стороны стола стояли два полукресла, и больше ничего в кабинете не умещалось.
Людмила Гурнова вошла почти сразу же после Апраксиной, так что Елизавета Николаевна не успела даже посмотреть стоявшие на полках книги. Поздоровавшись, Гурнова села в свободное кресло, сложила руки на коленях и приготовилась слушать.
— Вам сказали, кто я? — спросила Апраксина.
— Да. Матушка сказала мне, что вы из германской полиции.
— Совершенно верно. Она сказала вам, по какому делу я к вам приехала?
— Нет. Но я сама догадалась. Вы хотите говорить со мной о моем бывшем муже Викторе Гурнове. Я знаю, что он умер.
— Это вам сказала игуменья?
— Нет, она мне ничего не говорила, кроме того, кто вы и откуда.
— Тогда кто же вам сказал, что ваш бывший муж умер?
Людмила опустила глаза и стала разглаживать складки на своей темно-синей юбке.
— Так кто же вам сообщил о смерти мужа? Простите меня за настойчивость, но это важно.
Людмила подняла на нее страдающие глаза.
— Вы не поймете… — почти прошептала она и снова принялась гладить колени подрагивающими пальцами.
— Мне придется постараться вас понять, — возразила Апраксина. — Я веду дело о смерти вашего мужа.
75 
