Лёгкий, ненавязчивый романчик 
81 
Снова за глухой стеной служебного купе прозвучали крики железнодорожников, и мы замолчали,прислушиваясь. Железнодорожники перекрикивались по-азербайджански, так что понять их все равно было невозможно. Вскоре все стихло, и в ушах остался только ритмичный шум идущего поезда.
Мы ехали. Порт, должно быть, уже остался позади. В купе стоял сильный кофейный аромат – Галя разливала по пиалам вторую джезву кофе. Глаза привыкли к темноте, слегка рассеянной голубым пламенем спиртовой таблетки, и я различал не только лица Гали, Петра и Гули, но и выражения этих лиц.
Петр в этот раз пил кофе не спеша, подолгу задерживая пиалку в ладонях.
Даже купейный полумрак не мог скрыть уверенной радости в его глазах. Галя была задумчива, а Гуля, когда я повернулся к ней, приблизила свое лицо к моему – ее красивые раскосые глаза смотрели внутрь меня, смотрели с любовью и преданностью. Я не смог удержаться и подался вперед всем телом, коснулся губами ее губ.
Петр громко чмокнул, чем осадил меня.
– Гарный ты хлопэць, – сказал он, улыбаясь. – А поводыш сэбэ, як якыйсь тинэйджэр! Нэ розумиеш, що мы зараз займаемось дэржавнымы справамы. – Он поднял руку в жесте, придававшем дополнительный вес его словам.
– Послушай, это моя жена и я имею право целовать ее, когда захочу. Ты, может быть, и занимаешься сейчас государственными делами, а я домой еду!
– Уси мы домой йидэмо, на батькивщыну. – Петр кивнул. – Ну ничего, цилуйся, скилькы хочэш, або скилькы вона схочэ! – И он махнул рукой. – Справди, ты вжэ багато для Украйины зробыв, можэш цилува-тысь…
Последние слова Петр сказал без всякой издевки и мoя мгновенная раздраженность исчезла. Так же, как исчезло желание целоваться. Осталась какая-то растерянность. Громкие слова, произнесенные Петром, переключили мое внимание. «Мы сейчас занимаемся государственными делами», «едем на родину», «ты уже много для Украины сделал!»… Все эти обычные газетно-лозунговые клише вдруг вселили в мои мысли несвойственный мне пафос. Я задумался о ближайшем будущем, о Киеве. Дело двигалось к концу, и, вероятно, по приезде, когда мы доставим этот песок куда положено, скажут нам большое государственное спасибо.
Может, и наградят чем-нибудь? Ну уж во всяком случае ту малость, о которой я их попрошу, они выполнят. Избавят меня от угрозы, которой, может быть, уже и так не существует. Что им стоит дать гарантии моей безопасности? Ведь у СБУ все на крючке, и те, кто до сих пор на свободе – тоже на крючке. Скажет им СБУ – этого не трогать, и никто меня больше пальцем не тронет! И заживем мы с Гулей спокойно и весело. Радостно заживем.
– Трэба будэ нам соби взяты трошкы цього писку, – негромко сказал Петр, повернувшись к Гале. Она кивнула.
– Набэрэмо кульок и колы у нас сын народыться – покладэмо трошкы писка у колыску, щоб справжним украйинцэм вырис. Тоби цэ нэ так важно, – Петр перевел взгляд с Гали на меня. – Ты – росиянын, як бы ты того нэ хотив, а украйинцэм николы нэ станэш… – и Петр тяжело вздохнул, словно стало ему нестерпимо жаль, что я никогда не стану украинцем.
– А зачем мне становиться украинцем, если я русским родился?
– Ты ж в Украйини жывэш? – вопросом на вопрос ответил Петр.
– Ну и что? И паспорт у меня украинский.
– Паспорт цэ однэ, а душа – иншэ. Душа в тэбэ росийська, «ши-ро-кая»… – сказал Петр и хохотнул.
Я пристальнее присмотрелся к его лицу, к его глазам. Взгляд его показался мне затуманенным, блуждающим. Что-то с ним было не так. Даже Галя смотрела на него взволнованно.
Петр снова хохотнул и замолк.
– Трэба закурыты, – произнес он через пару минут, взял со стола трубку, снова набил ее табаком из кулька. Прикурил прямо от спиртовой таблетки и вышел в тамбур.
– Надо его на песок посадить, – пошутил я, глядя на Галю. – Украинский дух учит любить инородцев!..
Галя хотела ответить, но в этот момент из тамбура донесся хохот Петра. Он хохотал несколько минут подряд, захлебываясь смехом, а мы сидели в оцепенении.
Шум колес поезда и хохот Петра звучали таким диссонансом, что навевали мысли о сумасшедшем доме. И вдруг к этим звукам прибавился третий – несколько ударов по деревянной крыше служебного купе. Отмотав звуковую память назад, я посчитал удары – их было четыре или пять. Глухие, тяжелые. Похожие на шаги, усиленные замкнутой акустикой нашего купе.
А Петр все еще хохотал. И Галя уже бежала к нему в тамбур.
– Что это с ним? – спросил я вслух.
81 
